Где ночуют боги - Дмитрий Владимирович Иванов

– Проблем нет, – легко согласился выполнить просьбу Козака Эдо. – Я сам хочу, чтобы она достойно прошла. Поскорей.

Затем Эдо повез начальника в Красную поляну. Антон Рампо не любил зимние виды спорта. Он не понимал, например, в чем смысл слалома. Понятно, зачем ездят на лыжах охотники или диверсанты: у них просто другого выхода нет. А у обычного человека есть много других способов передвигаться по снегу. Например, вообще не передвигаться, а просто смотреть из окна, как красиво падают снежинки. Антон всегда выбирал этот способ. А вот, например, друзья Изабель, куршевельские кретины, считали иначе: они ездили в горы, потому что это престижно, и иногда ломали себе ноги. Но это тоже престижно, сломать себе ногу в Куршевеле. Совсем не то, что сломать себе ногу в Мытищах. Все дело в престиже! Такие места, как Красная поляна или Куршевель, – как считал Антон – престижными становятся из-за стадного чувства. Но как стадное чувство может быть престижным? Антон стал вспоминать, как когда-то они с бывшей женой решали, где построить дом, свить гнездо. Процесс гнездования Антон с Леной начали, как это делают все животные, с выбора места. Антон тогда высказался категорично, что дом у них будет не на Рублевке, поскольку помнил, что во времена его детства там была деревня с дачами дирижеров, скрипачей и писателей, которым хорошо дышалось в соснах. С отцом, фотохудожником Ильей Рампо, они тогда ездили на Рублевку на пикники к художнику Раппопорту. У того был отец, тоже художник и тоже Раппопорт, он получил дачу на Рублевке еще при Сталине, за то, что нарисовал дочь вождя, Светлану. А по соседству жил Сергей Михалков, получивший дачу за стихотворение про Светлану – дочка Сталина в то время была самым верным способом получить дачу. В доме Раппопорта собирались интеллигенты, пили чай и вино, ведя беседы о том, что мир обречен. Интеллигенты все были во втором, а некоторые в третьем поколении. Поэтому все было тихо, интеллигентно и вполголоса. Читали Пастернака. Так и жила тогда Рублевка, тихо, вполголоса, под Пастернака. Сталин тоже жил на даче поблизости, ему нравилось там, поэтому там он и умер – человек он был последовательный. Все дачи Сталина были очень маленькими. Отец Антона как-то раз показал ему фотографии дачи Сталина в Абхазии, на озере Рица, похожей на домик для сторожа. Например, сторожа дачи банкира, хотя даже для сторожа она бы сегодня никак не годилась, потому что друзья банкира сказали бы: «Убогий домик какой-то у твоего сторожа, у тебя что, проблемы?» И больше такому банкиру доверия не было бы, он стал бы изгоем с плохой кредитной историей. Спальня дачи Сталина на фото выглядела вообще как гостиничный номер для малообеспеченных паломников. Есть такое понятие «малообеспеченные паломники». В Абхазии, например, много святых мест, старых храмов, келий, поэтому велик поток паломников. Так вот, для них существуют гостиницы, где нет ничего, кроме кровати и пола, а что еще нужно паломнику? Но есть и гостиницы для паломников обеспеченных, со всеми удобствами: биде, джакузи и кабельными каналами. Что еще нужно паломнику, если он обеспечен? Так вот дача Сталина на озере Рица была похожа на отель для малообеспеченных паломников – деспот был скромен. Антон находил это стильным. Но особенно его тогда поразила фотография санузла в ванной вождя народов. Мебель на даче в основном сохранилась оригинальная, поскольку была не из «ИКЕИ», а из дуба. А вот ванну и унитаз абхазские смотрители музея обновили – установили сантехнику ярко-розового цвета. Как будто Сталин был эмо. Но Сталин был явно не эмо – зачем же ему поставили, хоть и посмертно, такую сантехнику? И где вообще сантехнику такого розового цвета абхазы взяли? Такой розовый цвет Антон прежде видел только у фламинго в фильме Дэвида Аттенборо, но у фламинго, как рассказал Аттенборо, перья приобретают такой пигмент из-за рачков, которых они поедают. Для Антона так и осталось загадкой, что поедали абхазские смотрители музея, когда устанавливали в ванной Сталина розовую сантехнику. Помнил Антон и то, как Рублевка становилась престижным районом новой Москвы, в которой фотохудожнику Илье Рампо предстояло стареть, а концептологу Антону Рампо – жить. Произошло все это быстро. Дирижеры и пейзажисты, как всегда, прозевали. Пропустили в свои ряды сначала одного интеллигента в первом поколении. Пусть посидит с нами – решили они, – тем более чай принес. Потом пропустили второго – пусть посидит с нами, он вино принес. А потом уже и третьего пропустили, да еще и ворчать на него стали: «Почему печенье к чаю не принес?» Когда интеллигентов в первом поколении стало трое – а три человека, это уже организация, потому что трое уже могут голосовать, – они проголосовали. Кто за то, чтобы отныне это место стало престижным, потому что мы тут теперь будем жить? Единогласно. А кто за то, чтобы дирижерами и пейзажистами тут и не пахло, а чтобы пахло тут нами? Единогласно. Скоро на Рублевке жлобов стало много, а дирижеров мало. Потому что дирижеры как дубы – растут медленно, а жлобы как грибы – быстро. Жила жалкая кучка, а поселилось стадо. Когда в каком-то месте живет кучка, оно считается живописным, но не престижным. А когда живет стадо, место перестает быть живописным, зато становится престижным. А шоссе названо Рублево-Успенским. Лежбище воров с именем монаха-иконописца. Что-то есть в этом от самой жизни. Что, интересно, думает об этом сейчас сам Андрей Рублев, что чувствует? Ведь он святой и, значит, может думать и чувствовать даже после того, как умрет, думал Антон.

То же случилось и в Красной поляне. Раньше там тоже паслись только козы и барды, и пел Окуджава, и его слушали физики, а когда уезжали, весь мусор за собой убирали. И Окуджава, и физики были культурными людьми. А теперь здесь престижное место, теперь тут пасутся жлобы и поют про ресницы печальные и жарят шашлыки и моделей. Всегда так. Козы с бардами открывают хорошие места, дирижеры их обживают, а жлобы делают места престижными, изгнав дирижеров и коз. Так устроен мир. Ничего не поделаешь.

С такими мыслями Антон Рампо прибыл в Красную поляну. Там ему сначала показали инфраструктуру. Оказалось, здесь есть вертодром, откуда Антон может взлететь и полюбоваться с высоты седым Кавказом. Так сказал Игорь Беленький. Антон осторожно поинтересовался, не построен ли этот вертодром специально для того, чтобы дать ему возможность полюбоваться седым Кавказом. В этом случае имел бы место явный перерасход из кармана Олимпиады, а Антон – с недавних пор потенциальный обладатель острова в Полинезии – стал очень болезненно относиться к перерасходам. Выяснилось, что нет, вертодромы были построены ранее для спасения альпинистов и мажоров, то и дело попадающих в снежную бурю в горах.

Вскоре Антон уже сидел в вертолете, смотрел в иллюминатор и молчал. Было так красиво, что все слова и мысли покинули Антона. Горы снизу и горы сверху – это разные горы. Горы снизу выглядели как на открытке, а вид гор сверху поразил Антона настолько, что он решил, что Богу, наверное, очень хорошо, когда он смотрит на горы Кавказа вот так, с высоты. Человек стремится увидеть все с точки зрения Бога, только ему для этого приходится прибегать к помощи технических средств, например вертолета. Наверное, точка зрения Бога еще выше и вид оттуда еще красивей, в благоговейном молчании думал Антон. Горы тоже молчали. Ни вертолет, ни Антона в нем они просто не замечали.

Вертолет сделал один широкий круг над Красной поляной. Роскошные деревянные срубы московской тусовки сверху выглядели спичечными коробками. Сверху все выглядит тем, чем является на самом деле, подумал Антон.