Смерть на голубятне или Дым без огня - Анна Смерчек

лучами. Такой свет бывает только в конце лета и ранней осенью: словно по волшебству он делает все ярким, контрастным и словно бы волшебным. Из окошек открывался чудесный вид на озерную гладь. Посередине зала стоял пустой мольберт, у стены – несколько отвернутых холстов. Были здесь также стол со стопками рисунков, выполненных на больших листах бумаги и разложенными красками. На узкой оттоманке были беспорядочно побросаны какие-то вещи: сюртук, галстук, пара книг, испачканная красками палитра.

– Надеюсь, господин живописец простит нас за вторжение, – проговорил Борис, прошел к столу и принялся перебирать бумаги. – В конце концов мы в усадьбе хозяева, а он всего лишь гость. Да не слишком, надо признать, любезный.

– Вы как будто впервые здесь? – уточнил Иван Никитич с живым любопытством оглядывая мастерскую и прикидывая, уместно ли будет достать сейчас блокнот и сделать короткие пометы для будущей статьи.

– Вот я и говорю: не слишком любезен был наш гость, – проговорил Борис, сосредоточенно разглядывая листы с набросками и эскизами.

– Матушка не раз просила не беспокоить ее Фернана за работой, – пояснила Татьяна, растерянно прохаживаясь по залу. – Я, признаться, заглянула сюда как-то один раз. Мне стало любопытно, что за картины он пишет. Запах стоял тут просто ужасный. Девинье показал мне, что как раз покрывал картину лаком. Я быстро ушла.

Татьяна развернула лицевой стороной несколько холстов и расставила их вдоль стены.

– Вот над этим полотном он тогда работал.

Все это были пейзажи, но совсем не похожие на те, что Купря видел утром в мастерской другого художника. Эти холсты были написаны светлыми красками, летящими легкими мазками – местами почти прозрачными, акварельными, а местами плотными, объемными. На первый взгляд на полотнах царил какой-то сумбур из цветовых пятен, но стоило присмотреться и становилось понятно, что художник старался ухватить игру света и тени, движение воздуха и листвы, за которыми, точно за тонкой кисеей, проступали фигуры – лишь намеченные несколькими точными штрихами, но детально не прорисованные.

– Какие занятные картины! – воскликнул Иван Никитич. – Это, определенно, очень свежо и необычно. А вот эта как будто у нас в саду написана. Тоже яблоня, как у нас, и дама в светлом платье сидит под ней, точно так, как любит моя жена.

– А вы, Иван Никитич, увлекаетесь живописью, посещаете модные выставки? Наш гость писал свои картины в современном французском стиле импрессьон, – говорила Татьяна, отступая от холстов и разглядывая их.

– На мой вкус они какие-то неряшливые, – отозвался от стола Борис. – Как будто художник ленился. Или у него дрожали руки. Или он страдал расстройством зрения. Или все это вместе.

– Тетушка, когда посмотрела, удивилась, мол, вблизи глядишь – мазня мазней, а отойдешь, да посмотришь подольше – и словно волшебство какое, даже нравится начинает, – засмеялась Татьяна.

– Да и Бог с ними, с картинами. Раз оставил их тут, значит, еще вернется. А вот писем, как на грех, ни одного не вижу. Зато смотрите-ка, что я нашел!

Борис вытащил один лист и продемонстрировал его остальным.

– Это… – Татьяна подошла ближе. – Это похоже на меня. Похоже на тот портрет, что с меня писал господин Виртанен. Фу! Зачем это он взялся его перерисовать?

– Так вы уверены, что не приходили сюда позировать? – уточнил Иван Никитич и был окачен холодным возмущенным взглядом, сопровожденным еще одним презрительным фырканьем.

– А когда господин Виртанен писал ваш портрет, где вы ему позировали? – поспешил задать новый вопрос Купря. – В его мастерской? Я, вы знаете, как раз сегодня утром впервые побывал у него. Там очень мило.

– Нет, я позировала дома, у нас в гостиной. И, само собой, на сеансах всегда присутствовал кто-то из домашних. Чаще всего со мной была тетушка Марья, – поведя плечом, отвечала Татьяна. – Понятия не имею, с чего господину Девинье взбрело в голову перерисовывать мой портрет. И смотрите, как неуклюже получилось. У господина Виртанена намного лучше!

Борис тем временем закончил перебирать сложенные на столе рисунки, с вниманием оглядел мастерскую и направился к оттоманке. Несколько брезгливо он осмотрел оставленные в беспорядке сюртук и жилет и подозвал Осипа.

– Посмотри-ка, голубчик, нет ли там в карманах маменькиного письма!

– Ну, не знаю, барин… – Осип Петрович не спешил исполнять приказание. – Как бы барыня Катерина Власьевна потом не осерчала. Сначала дверь сломали, теперь в одеже искать станем. А она потом скажет, что ее гостя обидели.

– Ты, Осип, как будто не понимаешь! Мы ради барыни и стараемся! – отозвался Борис. – Я сегодня просил в полицейском участке, чтобы они взялись за расследование. Что же делать, если нам отказали? Придется самим! Нам и нужен-то только его адрес, чтобы справиться о матушке!

Осип Петрович осторожно, двумя пальцами поднял жилет, встряхнул его, оглядел, положил на свободное место.

– Тута ничего нету, – проговорил он и обернулся, чтобы удостовериться, что от него ждут продолжения поисков.

– Давай живей, любезный Осип Петрович, – Борис встал рядом и в нетерпении указал управляющему на небрежно брошенный здесь же сюртук. – Нам всем до крайности неприятно рыться в чужих карманах. Но если матушку похитили и удерживают силой вдали от дома, то я не намерен терять ни минуты!

«Эк он взволнован! – отметил про себя Иван Никитич. – А ведь фабрику маменька ему отписала, небось и денег тоже. И все говорят, что дела у них хорошо идут, так что ни о каких долгах и речи быть не может. Тут бы только радоваться. Знать, дело не в наследстве. А вот Татьяна не беспокоится. Впрочем, она ведь сказала, что думает, якобы матушка укатила с любовником. Может, француз и был этим любовником? Нет, вряд ли. Раз она от всего нажитого отказалась, то любовник должен быть богат. Экая пошлятина получается. Как в грошовом романе».

С сюртуком, наконец, их ждал успех. В кармане нашелся конверт с именем французского живописца. Борис неловко взял его из рук Осипа и все содержимое вылетело из не заклеенного конверта. На оттоманку выпали аккуратно сложенная купюра мелкого достоинства, засушенный цветок и согнутый пополам листок бумаги. Борис нерешительно взял его, невольно пробежал глазами и удивился:

– Тут обычное матушкино расписание.

– Расписание? – не понял Иван Никитич, бочком подбираясь к Борису, чтобы хоть краешком глаза взглянуть на обнаруженное письмо. – Вы дозволите? Если, конечно там нет ничего такого, чего бы мне не следовало…

– Извольте, – Борис протянул писателю листок. Аккуратным мелким почерком, в столбик на нем был приведен список дел, очевидно, запланированных Катериной Власьевной к исполнению в ближайшее время:

«На фабрике осмотреть тюки на предмет сырости.

Что на кухне? Выдать деньги. Для Марьи: пироги