Смертельная цена успеха - Лариса Соболева

В больницу вернулась она в десять часов, да и то настояла отвезти ее, потому что перенасытилась впечатлениями.

– Куда вы так торопитесь? – недоуменно пожал он плечами, кладя в ресторане деньги под тарелку. – У вас же выходной. Или я не прав?

– Конечно, правы, – согласилась Оленька, но тоном возражения. – Появились непредвиденные обстоятельства. Одна девушка, которая не должна была выжить, вышла из комы. А это значит, что теперь ей нужен хороший уход, чтобы поставить ее на ноги.

И похвалила себя за находчивость. Однако причина ее отступления была в другом – за вечер, проведенный с Власом, Оленька ощутила, что слишком быстро подпадает под его обаяние.

– А что случилось с вашей девушкой? – полюбопытствовал он.

– На нее напал мужчина. Затащил на стройку и ударил ножом.

– Неужели? – не поверил он, садясь в автомобиль. – В нашем городе и такие страсти кипят? Он приревновал ее к другому? Или отомстил за то, что она его бросила?

– Никто не знает, как и почему это случилось. Симона пока не разговаривает, но то, что она очнулась, – чудо.

– Симона? Красивое имя.

– А девушка какая красивая! – искренне воскликнула Оленька.

– Как вы, Оля?

Это было приятно слышать, поскольку раньше ее не баловали комплиментами. Но раньше она и не нуждалась в них. А теперь… Вот уже второй мужчина за короткое время назвал ее красивой. Оленьке хотелось слышать комплименты постоянно. Возможно, они помогли бы ей преодолеть кризис, когда с уверенностью можно сказать собственному отражению: «А я кое-чего стою, я правильно поступила, потому что не заслуживаю унижений». Это так важно для женщины! Особенно для женщины, пережившей измену мужа. Все же Оленьку отличает скромность, и она сказала спокойно:

– Вы преувеличиваете, но спасибо.

Прощаясь с Власом у больницы, она пожала его руку, и вдруг он поцеловал ее. Далеко не платонически, а вполне плотски.

Оленька вбежала в здание больницы и расхохоталась. Видела бы Жанна, как скромница и киска Оленька при живом-то муже целуется с малознакомым человеком! Это было новым для нее, что тоже нравилось, ведь прежняя Оленька таких вещей не допустила бы.

В прекрасном настроении она поднималась по лестнице. У площадки перед отделением приостановилась. Виталька! Он курил и ни слова не сказал ей, лишь бросил на нее полный тоски взгляд. Удовлетворение маслом разлилось в груди Оленьки: ему плохо. Стало быть, ей хорошо!

Она переоделась и поспешила в реанимацию. Симона спала, а Эмиль сидел возле нее и неотрывно смотрел на дочь. Теоретически Оленька знала, что инстинкт материнства присущ женщинам. Но сейчас ей приходилось наблюдать за инстинктом отцовства, о котором не написано книг, не сделано передач. Об этом явлении вообще ничего не известно. Эмиль поражал ее, да и всю больницу. Он будто вдыхал в дочь жизнь, отдавая ей частицу собственной жизни. Эмиль поднял на Оленьку глаза, когда она вошла в палату:

– Это вы, Ольга? Рад, что вернулись.

– Поезжайте домой, – предложила она. Эмиль хотел возразить, но Оленька мягко и настойчиво сказала: – Вы что, хотите свалиться на больничную койку? Нет? Тогда живо домой. Примите душ, выспитесь, а завтра приедете. Я буду здесь, присмотрю за Симоной.

– Я боюсь ее оставить, – очень тихо сказал он. – Без нее мне незачем жить.

– Не говорите так, – осадила его Оленька. – Ведь это вы меня учили, что человек не должен сгибаться под тяжестью обстоятельств. Видите, я запомнила.

– Я знаю, что говорю, – перебил он. – Человек – клановое существо. Если он способен выжить в одиночку, если довольствуется общением только с самим собой, то могу с уверенностью сказать: у этого человека нездоровая психика. Потому что, хоть и называют нас некоторые умники животными, мы не животные. Человек – лучшее творение природы, он устроен фантастически. Посмотрите на себя в зеркало, вы обязательно задумаетесь, кто вас создал.

– Бог? – скептически усмехнулась она.

– Может быть. Потому что совершенство, каким является человек, – это чудо, а чудо создать может только бог. Мы же наделены разумом, речью. И для чего же человеку речь, слово, разум? Прежде всего для общения с себе подобными, а не для молчания в пустоте. Понимая других, мы понимаем себя. В этом смысле – я имею в виду общение – семья стоит на первом месте, а дети – над первым местом. Ведь они полностью зависимы от родителей, родители обязаны заботиться о них. Единственное, кого я не способен понять, так это людей, бросающих своих детей. По мне, так они достойны самой страшной казни, чтобы другим неповадно было. Вы только представьте себе, Оленька: ребенок – часть вас, в нем течет ваша кровь, ему досталось все лучшее от вас.

– А если худшее?

– Да, случается и сбой в природе. Тогда рождаются монстры, но большая часть мира состоит из нормальных людей. Я ждал рождения Симоны как самого главного события в жизни. И когда взял ее первый раз на руки, понятие «отец» вросло в меня сразу. Я понял: это пока еще маленькое существо – моя часть, мое продолжение, мой смысл.

– Ваш смысл будет спать до утра. А вам не мешает отдохнуть.

Он встал со стула, взял руку Оленьки и приложил к губам:

– Спасибо, Оля.

– За что?

– За все. Без вашей поддержки мне было бы значительно труднее.

Он ушел, а она, вспоминая его лекцию о совершенстве под названием «человек», пришла к выводу, что Эмиль идеалист. Кто-то из этих «совершенств» пытался убить его дочь.

* * *

Вызов к начальству обычно не сулит ничего хорошего. Оленька, волнуясь, побежала по коридору, поправляя на себе одежду, будто боялась взбучки из-за неопрятности. Она постучала в дверь, затем вошла.

У завотделением сидела роскошная дама. Ее одежда отвечала самым изысканным требованиям, украшения были явно очень дорогими, но они не бросались в глаза, ее лицо украшал макияж смелый, но не вульгарный. На вид даме было где-то около сорока, но, скорее всего, она значительно старше. И вот уж кого можно было назвать эталоном вкуса! Таких женщин в городе, пожалуй, раз-два и обчелся. Все же здесь хоть и город, но тем не менее провинция, экстравагантность тут не в чести. Да и редкие женщины «усталого» возраста уделяют время своей внешности. Поэтому женщина в кабинете приковала взгляд Оленьки.

А дама тем временем тоже откровенно изучала девушку.

– Это и есть Ольга, – сказал завотделением, представляя медсестру даме.

– Очень приятно, – холодно кивнула та и так же холодно представилась: – А меня зовут Антонина Афанасьевна. Ну, я пойду, а вы сами расскажите девушке мои условия.

Она ушла, обдав Оленьку пряным ароматом духов, который еще долго держался в кабинете после ее ухода. Завотделением указал глазами на стул, приглашая присесть. Девушка не сводила с него настороженных глаз.

– Какие у тебя отношения с мужем? – осведомился он.