Век чудес - Карен Томпсон Уокер

Как следовало из полицейского отчета, его отвезли в госпиталь Святого Антония, расположенный в трех километрах от места столкновения. Той же ночью в четырнадцать отделений неотложной помощи различных больниц доставили еще четырнадцать адептов культа самоубийства. Они были без сознания, едва дышали, а ногти у них уже посинели от растворившегося в крови мышьяка. Уверившись в близком конце света, эти люди в полночь, пока остальные целовались и пили шампанское, насыпали себе в бокалы яд. Эти четырнадцать человек хотели умереть под аккорды традиционной рождественской баллады «Auld Lang Syne».

В машине «скорой помощи» молодой врач обработал мамины порезы и проверил зрачки на случай сотрясения мозга. Женщина-полицейский с блокнотом на пружине задавала ей вопросы.

— С какой скоростью вы предположительно двигались?

— Он погиб? — спросила мама, не переставая оглядываться.

На асфальте расставили оранжевые конусы, натянутая между ними желтая лента подрагивала на ветру. Наша машина стояла как вкопанная, ее зеркала сверкали в солнечных лучах.

— Им занимаются врачи, — ответила полицейский. — Так с какой скоростью вы ехали? Шестьдесят километров в час? Пятьдесят?

— Он умрет?

Платье съехало с маминой груди, на лбу возле пореза набухал темный синяк. Она ударилась головой о руль.

— Он в сознании? — не могла успокоиться мама.

— Врачи делают все возможное, мэм.

Многие годы спустя я узнала следующую статистику: до начала замедления у пешехода, сбитого машиной на скорости семьдесят километров в час, шансы выжить приравнивались к одному из десяти. После замедления эти шансы снизились вдвое. Теперь не только бейсбольные мячи падали быстрее и ударялись о поверхность сильнее обычного. Действие возросшего притяжения распространялось на любое движущееся тело.

В итоге маму забрали в больницу, чтобы сделать анализы. Врачи подозревали сотрясение мозга. Невредимая, я ждала папу на заднем сиденье полицейской машины.

Полицейские измерили наш тормозной путь, подъехал буксир. Кто-то подмел осколки стекла. Ветер усилился, эвкалипты качались вдоль дороги, сквозь их листву на сияющем горизонте проглядывал низкий серебряный серп месяца.

Когда отец открыл дверь полицейской машины, солнце по-прежнему стояло высоко в небе.

— Ты не ударилась головой? — спросил он.

— Нет.

Мне показалось, что папа приехал от Сильвии. Я представила их торопливое прощание на крыльце, поспешный поцелуй в коридоре. Я вообразила, как Сильвия собрала волосы в пучок, как помахала отцу рукой. Конечно, я ничего не знала наверняка — просто решила, что все происходило именно так. Может, он и вправду сорвался с работы.

— Тебя не тошнит? — продолжал допытываться папа.

Я покачала головой.

Он рассматривал мои глаза, а я рассматривала его, чтобы понять, права я или нет. Наглаженный воротничок рубашки, завязанный тугим узлом серый галстук. Больничный беджик аккуратно прикреплен к нагрудному карману.

— Ну, поехали, — наконец успокоился отец и взял меня за руку.

Прибыв на место, мы застали дедушку в процессе реализации очередного плана. Пустые шкафы стояли нараспашку. С полок исчезли фамильные ценности, а с камина — безделушки. Кладовка освободилась, выдвинутые кухонные ящики нависали над линолеумом.

— Шустро вы, — отметил дедушка, завидев меня. Стеклянная дверь захлопнулась за моей спиной, и он закрыл ее на замок. Никогда раньше не видела, чтобы дедушка запирался. — С тобой все нормально?

— Вроде да, — ответила я.

Снаружи под колесами машины заскрипел гравий. Пана отправился в больницу к маме.

— На тебе ни царапинки, — сказал дедушка. Его молочно-белые волосы торчали в разные стороны, словно пучки травы. Он облачился, по его собственному выражению, в «рабочую одежду» — потертый джинсовый комбинезон и зеленую фланелевую рубашку. — Если ты голодная, в холодильнике есть тунец.

Несмотря на то что на улице стоял день, в доме царил полумрак из-за задернутых штор. Комнаты скудно освещались несколькими желтыми лампочками.

Дедушка прошаркал в столовую, все горизонтальные поверхности в которой были заняты тем, что раньше заполняло ящики. На темном обеденном столе рядами, словно приготовленные на продажу, лежали сокровища. Полупустые картонные коробки ждали рядом на полу.

— Ты куда-то уезжаешь? — спросила я.

Дед присел за стол, просматривая стопку старинных открыток.

— Уезжаю? — повторил он, взглянув на меня своими слезящимися, выцветшими голубыми глазами. — Куда мне ехать?

На столе возвышались его коллекции старинных бутылок из-под кока-колы, морских стекляшек и долларов с пляжа. Бабушкин чайный сервиз, потускневший без полировки, соседствовал с пыльными фарфоровыми фигурками и декоративным ножом с Аляски, украшенным резной рукояткой из китового бивня. На дальнем краю стола поблескивали упакованные в пластик и так ни разу и не распечатанные башни из редких монет.

— А что ты тогда делаешь? — поинтересовалась я.

Дед положил на выцветшую открытку увеличительное стекло. Светлые глаза затуманились — видимо, рисунок воскресил в его памяти череду видений из прошлого.

— Сделай одолжение, прочитай, что там написано, — попросил он, прижимая карточку толстым указательным пальцем.

На раскрашенной фотографии виднелись зеленые холмы и неправдоподобно красные крыши домов.

— Чайдлер, Аляска, одна тысяча девятьсот пятьдесят шестой, — прочитала я вслух.

— Видишь тот холм? — сказал он, указывая на гору, которая нависала над домами и колокольнями. — Год спустя во время шторма вся его вершина осыпалась вниз.

Где-то вдалеке зашипели фейерверки — несмотря ни на что, приближался Новый год. Солнечный свет окаймлял края штор. В доме пахло пылью и листерином[3].

— Когда это случилось, шла свадьба. Двадцать три человека оказались погребены заживо, — продолжал дедушка.

Из восьмидесяти шести лет своей жизни он два года провел на Аляске, работая на золотых приисках и плавая на рыболовецких судах. Эти два года вытеснили все остальные и разбухли в его памяти, как губка, пропитанная водой. Десятилетия, прожитые в Калифорнии, не удостаивались даже которого рассказа из его уст.

— Мне повезло, — сказал он. — Я стоял в самом дальнем углу церкви. В отличие от невесты с женихом, их родителей, братьев, сестер и священника. Всех поглотила земля…

Он покачал головой и еле слышно присвистнул.

— Вот такие дела. — Дедушка разгладил открытку кончиком пальца. — Видишь домик? Брат жениха работал на судне, добывавшем лосося. Как раз шел сезон, поэтому он пропустил свадьбу. Из всей семьи он один уцелел. А через какое-то время он повесился в этом доме.