Соблазнить негодяя - Лорен Хит

— Вовсе я не боюсь! — воскликнул он раздраженно, что указывало на обратное. — Просто дети мне неинтересны. Никакие. Совсем.

На это раз его слова задели ее. Он понял это по тому, как потемнели ее глаза, как неестественно покраснели щеки. Она отдала так много — все, — чтобы это дитя пришло в мир и чтобы быть рядом с ним, а он повел себя так, будто ему на него наплевать.

Она отвернулась и встала.

— Он проголодался. Нужно найти Жанетт.

Когда она скользнула мимо него, он поймал ее руку.

— Не уходите.

Она не посмотрела на него, и этот незначительный поступок, эта мелочь резанула его, причинив сильную боль.

— Он вам не нужен, — густым от слез голосом произнесла она. — Если вы распорядитесь, чтобы приготовили карету, я соберу вещи и мы уедем отсюда.

— Ваш отец не примет вас незамужнюю.

Выставив подбородок, она встретила его взгляд, и решительность в ее глазах заставила его устыдиться своих слов.

— Мне это прекрасно известно. Я поеду в Лондон. Там мне наверняка удастся подыскать место медицинской сестры. Я могу о себе позаботиться. И у меня не было намерений вас утомлять своим присутствием. Я думала, вы умерли. Я думала, ваша семья… Думала, они будут рады узнать, что у вас есть сын, что какая-то ваша частичка продолжает жить. Но Джон слишком невинен и слишком дорог мне, чтобы я вынуждала его чувствовать себя ненужным. Я не потерплю этого. Ни от вас, ни от кого-либо другого.

Ради нее и ради мальчика он должен был отпустить ее руку и позволить им уйти. Что он мог им предложить на самом деле? Для службы в армии он уже не годился, а вторые сыновья могли рассчитывать на должности лишь в армии и Церкви. Может ли нерелигиозный человек рассчитывать на церковную карьеру?

Он должен был отпустить ее, но его пальцы, наоборот, сжались крепче.

— Вы правы. Я испугался. Я не умею с детьми. Эта ответственность… Не знаю, как вы с этим справляетесь. Но мне бы очень хотелось познакомиться с ним поближе.

После минутного колебания она улыбнулась, но подозрительно посмотрела на него. В конце концов Мерси кивнула:

— С такой больной ногой вам лучше сесть. Присядем на диван?

— Да, конечно. — Он сумел изобразить заинтересованность, хотя на самом деле ему это было в тягость. Ему хотелось проводить время с ней, узнавать ее. Но без ребенка ее не заполучить.

Стивен не мог понять свою неожиданную одержимость ею, не мог понять, почему он был готов на все, лишь бы быть рядом с Мерси. Но он хотел ее, хотел, чтобы она прошла по коридору к его комнате. Хотел заглянуть в глаза цвета виски. Нет, он явно потерял не только память. Он потерял голову.

Прихрамывая, он отступил в сторону, пропуская ее.

Диванчик с желтой парчовой обивкой мог вместить только двух человек. И ребенка. О ребенке Стивен не мог забыть. Она бы не позволила.

Она протянула ему ребенка. Не для того, чтобы он его взял, а чтобы показать.

— Это Джон. Ваш сын.

В голосе ее была уверенность, это несомненно. И любовь. Такая любовь, что и он представить не мог. Лицо открытое, во взгляде — мольба признать чудом того, кого она держала на руках. Но он хотел только ее. Хотел быть здесь с нею и ни с кем другим. Ребенок же вторгался в их уединение. Скоро он наверняка начнет плакать, и она уйдет.

Он не хотел, чтобы она уходила расстроенной. После всего, что она сделала для него… и для его сына.

Опустив взгляд, он посмотрел, впервые по-настоящему посмотрел на сына. У него были полные щечки, раздувавшиеся оттого, что он сосал свой кулачок, подбородочек такой, что и говорить не о чем, нос — кнопочка, не имеющая даже намека на форму, которую он приобретет со временем. Брови, почти такие же светлые, как и волосы, сходились там, где лоб морщился сосредоточенной складочкой. На лице господствовали длинные черные ресницы. Стивен никогда не мог понять, почему у него были такие черные ресницы. Наверное, это проявление передавшегося по наследству бунтарства, как ему нравилось думать. Впрочем, вся его внешность указывала на бунтарскую натуру, однако же он мало что перенял от отца.

Но этот мальчик взял от отца почти все.

Как будто почувствовав, что за ним наблюдают, Джон вдруг распахнул глаза, и Стивену открылось синее море. В его взгляде светились и пытливый ум, и любознательность. Кто расскажет этому мальчику о радостях общения с женщинами и, что важнее, подвохах, с которыми придется столкнуться?

— Жаль, что у него не ваши глаза, — промолвил он.

— У детей иногда с возрастом глаза меняются, но мне кажется, что у него этот цвет навсегда. Они слишком похожи на ваши. Можете его потрогать. Он не кусается.

— Его отец кусается.

Мерси зарделась. Кусал ли он ее за плечико, за ушко, за мягкое место? Может быть, пощипывал? А она, делала ли она это с ним? Какие ощущения он при этом испытывал? Наверняка это было изумительно, как же иначе? Так почему только одна ночь?

Невысказанный вопрос повис на кончике языка.

Она осторожно положила свою руку на его, и их пальцы сплелись. Взгляд ее омрачился сомнением. Она поднесла его руку к губам, поцеловала каждый палец.

— Вы верите мне? — прошептала она.

Всем сердцем.

Но он не произнес этих слов. Они были слишком значимыми, и произносить их было рано. В ее мире они знали друг друга гораздо дольше, чем в его мире. Он должен поговорить с ней, должен рассказать о своих недостатках, о неудачах и страданиях. Но все «должен» разом исчезли из его мыслей, когда она поднесла их переплетенные пальцы к ручке малыша. Пять миниатюрных пальчиков цепко обхватили его указательный палец. В груди Стивена что-то больно дернулось, и он решил, что, наверное, это остановилось сердце. Но оно билось, быстро и сильно, и кровь пульсировала в жилах.

Его кровь пульсировала в Джоне. Джон. Джон. Его сын.

— А он сильный парень! — промолвил Стивен, не узнавая свой голос — сдавленный, глухой.

— Он чудо, правда?

— Роды были трудными?

Она перевела взгляд с него на Джона.

— Это того стоило.

— Вы были одна?

— Нет, подруга, тоже медсестра, была со мной.

— Страшно было?

Она снова подняла глаза на него, и он отметил какое-то детское удивление в ее улыбке.

— Нет.

Так много было сказано одним этим словом и выражением лица. Она хотела этого ребенка. Разве она еще не доказала этого своими поступками? Она заслуживала гораздо большего, чем он ей дал.

— Я хочу подержать его, — тихо произнес он.

Лицо ее озарилось совершеннейшим счастьем. И снова он понял, что ошибался. Его привлекли не ее глаза и не ее улыбка. Что-то большее, что-то глубинное, что проявлялось лишь в редких случаях. Ее внутренняя красота захватывала, и он решил, что сделает все, чтобы она проявлялась как можно чаще.