Трагедия в трех актах - Агата Кристи

Леди Мэри помолчала.

— Мне очень его жаль. По-моему, вся его надменностьнапускная.

— Неудивительно. Так часто бывает. Если человек о себеслишком высокого мнения, если он без конца похваляется, то наверняка в глубинедуши он чувствует свою ущербность.

— Я этого не понимаю.

— Вообще комплекс неполноценности — престранная вещь.Криппен[13], например, безусловно, им страдал. В основе множества преступленийтоже лежит комплекс неполноценности. Желание самоутвердиться.

— Право, это удивительно, — тихо сказала леди Мэри и очем-то задумалась.

Мистер Саттертуэйт, глядя на нее, расчувствовался. Оначрезвычайно ему нравилась — грация в каждом ее движении, покатые плечи, мягкийвзгляд карих глаз. «Как мило, что она совсем не пользуется косметикой, — думалон. — Должно быть, в молодости она была необыкновенно хороша. Не броскойкрасотой розы, нет, а скромной прелестью фиалки, стыдливо прячущей своеочарование».

Мысли унесли его в прошлое, в далекие годы юности.

Неожиданно для самого себя он принялся рассказывать ледиМэри о себе, о единственной любви, которую ему довелось испытать. Безответнаялюбовь. Кого теперь этим удивишь? Грустная история, но как она дорога сердцумистера Саттертуэйта.

Он рассказал леди Мэри о той девушке, о том, как прекраснаона была, как они ездили в Кью[14] любоваться колокольчиками. В тот день онрешился наконец предложить ей руку и сердце. Ему казалось, что она разделяетего чувства. И вдруг, когда они стояли, восхищенно глядя на колокольчики, онаповерила ему свою тайну… Так он узнал, что она любит другого. Он не открыл ейсвоего сердца, он стал ее преданным другом.

Не бог весть какая потрясающая история, но прозвучала онавесьма уместно среди этих выцветших ситцев и тонкого, как яичная скорлупа,фарфора.

А потом леди Мэри поведала ему о себе, о своем замужестве,не слишком, как оказалось, счастливом.

— Я была глупая девчонка, впрочем, девчонки все глупые,мистер Саттертуэйт. Они так самоуверенны, воображают, что им все на светеизвестно… Знаете, кругом только и слышишь, что про «женскую интуицию». А на мойвзгляд, ее вообще не существует. Никакой интуиции, способной остеречь девушкуот увлечения мужчинами известного типа, нет. Ничего-то они не понимают. Родителипредупреждают их, но — увы! — они и слушать ничего не хотят. Должна признаться,что мужчина, о котором идет дурная слава, особенно привлекателен в глазахмолоденьких дурочек. Они воображают, что их любовь сразу изменит его к лучшему.

Мистер Саттертуэйт сочувственно кивнул.

— Действительно, в юности ничего-то не знаешь и непонимаешь. А когда поймешь, то уже слишком поздно.

Она вздохнула.

— Я сама во всем виновата. Мои близкие не хотели, чтобы явыходила за Роналда. Он был знатного рода, но его репутация оставляла желатьлучшего. Отец прямо говорил мне, что он недостойный человек. Но я ничего нежелала слушать. Верила, что ради меня Роналд способен начать новую жизнь.

Леди Мэри молчала, поглощенная воспоминаниями.

— Роналд обладал редким обаянием. Но отец оказалсясовершенно прав. Я скоро в этом убедилась. Роналд разбил мне сердце, проститеза столь старомодное выражение. Да, он разбил мне сердце. Я жила в постоянномстрахе — что еще меня ожидает.

— О! — произнес мистер Саттертуэйт, с живейшим вниманиемслушавший леди Мэри.

— Вам, наверное, это покажется чудовищным, мистерСаттертуэйт, но, когда он заболел воспалением легких и скончался, я испыталаоблегчение… Не подумайте, что я не была к нему привязана… Нет, я его любила, ноуже больше не обольщалась на его счет. И у меня уже была Мими…

Голос у нее потеплел.

— Такая забавная девчушка! Она и тогда была ужаснонезависимая…

Леди Мэри помолчала.

— Некоторые книги, которые я прочла в последние годы,принесли мне большое утешение. Это книги по психологии. Оказывается, сплошь ирядом человек не может совладать с собой. Что-то вроде отклонения от нормы. Тутуж никакое воспитание не поможет. В детстве Роналд крал деньги у своих школьныхтоварищей. Хотя в деньгах он не нуждался. Теперь я понимаю — он был не властеннад собой… Таким уж он родился…

Леди Мэри осторожно приложила к глазам крошечный носовойплаток.

— Но ведь я ничего этого не знала, — виновато сказала она. —Мне внушали, что надо различать, что хорошо, а что дурно. Но как? Ведьразличить добро и зло совсем не так уж просто.

— Человеческая душа — потемки, — участливо проговорил мистерСаттертуэйт. — Мы покуда ощупью идем к ее пониманию. Не говоря о явныхманьяках, сколько еще таких людей, у которых, как бы отсутствуют тормоза. Вотвы или я, например, говорим: «Ненавижу его. Хочу, чтобы он умер». Но ведь этотолько слова, у нас и в помыслах нет кого-то убивать. Нравственный запрет, илитормоз, срабатывает автоматически. Но у некоторых людей подобная мысльстановится навязчивой и целиком ими завладевает. Они уже ни о чем другом недумают, только бы удовлетворить свое желание, и как можно скорее.

— Боюсь, для меня это слишком мудрено, — с улыбкой сказалаледи Мэри.

— О, пожалуйста, простите мои умствования!

— Вы ведь хотели сказать, что нынешней молодежи не хватаетсдержанности? Это и меня порой тревожит.

— Нет-нет, я говорю совсем о другом. По-моему, лучше неслишком себя сдерживать, во всяком случае, полезнее. Вы, наверное, сейчасдумаете о мисс.., э… Мими.

— Пожалуйста, называйте ее просто Мими, — улыбнулась ледиМэри.

— Благодарю вас.

— Она очень импульсивна. Если увлечется чем-нибудь, ее необразумишь. Мне не нравится то, что она затеяла, я уже вам говорила. Но развеона станет меня слушать?

Огорчение, звучавшее в голосе леди Мэри, позабавило мистераСаттертуэйта. «Если бы она знала, что горячность Мими не что иное, какразновидность все той же старой как мир игры, когда женщина старается завлечьмужчину, она бы, наверное, ужаснулась…»

— Мими мне говорила, что мистера Беббингтона тоже отравили.Как, по-вашему, мистер Саттертуэйт, это правда? Или фантазии моей неугомоннойдочери?