Совок-4 - Вадим Агарев

Мелентьев, довольный, что водные процедуры наконец-то закончились, чуть отвернулся и потянулся за махровым утиральником. Одним из двух, висевших на двери.

Этих полутора-двух секунд мне оказалось достаточно, чтобы схватить баллончик с лаком и зажигалку. В следующее мгновение я щелкнул крышкой, высекая огонь и направил через него струю лака в глаза Мелентьева. Даже, если бы с огнем случилась осечка, все равно, на какое-то время получилось бы ослепить противника. Но осечки, на мое счастье не произошло, в глаза упыря хлынул факел.

Московский засланец взвизгнул, как баба и уронив полотенце, прижал ладони к лицу. Вместо визга, раздалось продолжительное и тонкое «И-и-и-и!!!». А я изо всех сил, которые у меня были, въехал коленом ему по яйцам.

Звук оборвался и мой недруг, скрючившись, с мычанием начал заваливаться боком на пол. Когда я наклонился над ним, чтобы забрать у него из-за пояса пистолет, в глазах у меня помутилось и меня стошнило. Большей частью на пол, но и Мелентьеву досталось. Я успел испугаться, что могу прямо сейчас отключиться. И этот испуг, как ни странно, добавил мне сил. Завладев килограммом железа, я половчее ухватил его и с размаху опустил на темя товарища полковника. Мычание прервалось и тело полкана расслабленно расплылось по полу. Сняв ПМ с предохранителя, я передернул затвор, и не обращая внимания на выскочивший и улетевший куда-то вправо патрон, побрел в комнату. Наручники, как я помнил, остались там.

Глава 13

Надо было что-то отвечать Татьяне, а отвечать было нечего. Но и молчать тоже никак не вариант. Пришлось, как обычно, импровизировать и нети околесицу.

— Здравствуй, Таня! Зря ты на меня так, не такой уж я и пропащий! — подпустил я обиды в голос, — Впрочем, может и права ты, душа моя! Всеми я брошен и позабытый! Полон грусти безнадежной, — на всякий случай выдал я слезливую строчку из какого-то вульгарного стишка.

Ответом мне было растерянное молчание. Пока Татьяна собиралась с мыслями, я продолжил.

— Вот и ты, Таня, очень бессердечно тогда со мной обошлась! Сначала на учебу свою уехала, а как вернулась, так и вовсе возгордилась! — горько вздохнул я. — А с другой-то стороны, оно и правильно! Кто я есть такой?! Простой милицейский участковый. А ты судья!

Не дождавшись от судьи Липатниковой никакой реакции, кроме громкого прерывистого дыхания, я завершил свою провокацию беспроигрышным приемом.

— Со всем я уже, Таня, смирился, осознав, что не пара я тебе. Но один лишь вопрос меня по-прежнему мучает и подолгу не дает мне уснуть, — я вздохнул и нерешительно замолчал.

— Какой вопрос? — после долгой паузы неуверенно произнесла Татьяна.

— Скажи мне, Таня, ты по-прежнему, всё так же божественно хороша?

Прерывистое дыхание сменилось тихими всхлипами. Я понял, что на какое-то время все потенциальные упрёки в свой адрес я отсрочил. Надо было теперь закреплять достигнутый результат и, хотя бы ненадолго удержать судью от здравого понимания происходящего. Иначе, едва успокоившись и придя в себя, моя бывшая судейская подруга вернется в состояние здравомыслия и раскусит все мои бессовестные манипуляции. И тогда она может не на шутку рассердиться. Единственное, что пришло мне в голову, так это попытаться надавить на ее жалость по отношению к себе убогому.

— А мне, Таня, опять голову расколотили! — доверительно сообщил я подруге своего донора, — Затылок вдребезги и мозги снова как опилки. Ничего я, Таня, опять не соображаю! Пойду вот домой, за выходные отлежусь хоть немного. До свидания, Таня! — не дав Липатниковой ничего сказать в ответ, я положил трубку.

С облегчением выдохнув, я закрыл дело газовщика Алёши в сейф и взглянув на часы, пошел в столовую. Загрузив поднос и отстояв небольшую очередь, направился к одиноко сидящему за столом Стасу Гриненко. Опер, не отвлекаясь на эмоции, машинально поглощал белки, жиры и углеводы.

— Здорово! — поставил я свой поднос на стол и уселся напротив оперативного сослуживца.

— Привет! — поднял на меня глаза Стас, — Говорят, ты на больничном?

— Был, — подтвердил я слухи, — Сегодня последний день, в понедельник выйду на службу, — Что тут у вас нового? — аккуратно закинул я удочку.

— Труп у нас новый! — поморщился Гриненко ковырнув котлету, — И ладно бы наш, местный! Так нет! Полковник из министерства, твою мать! Тот, что по наши души из Москвы приехал!

— Да ладно?! — поразился я услышанному, — Ох и повезло нашему райотделу! Огнестрел?

— Да нет, слава богу! — отмахнулся от такого моего предположения опер, — Сонными таблетками обкушамшись, этот полковник помер. Хоть в этом повезло! — облегченно вздохнул Гриненко и оживился, — А знаешь, где его обнаружили? Нипочем не догадаешься! У дома тетки Сивого! Помнишь, мы там обыск проводили?

— Помню. Как он там оказался, выяснили? — выразил я свой живой интерес оперу.

— Самому непонятно, слишком уж разные личности! Милицейский полковник из Москвы и Вирясов-Сивый, который полжизни в лагерях провел, — Гриненко пожал плечами.

— Слушай, Стас, ты же говорил, что по твоей информации имеет смысл еще раз у вирясовской тетки обыск провести? — напомнил я Гриненко, — А тут такой повод! Обшмонали?

— Спрашиваешь! — обиделся старлей, — Всё перерыли! И дом, и двор, и постройки. Опять ничего не нашли. Тетку эту я пытал, но она молчит. Говорит, что племяш домой ничего не приносил. Хотя Гущин уверенно утверждает, что свою долю Сивый хранил у нее.

— Митяй врать не стал бы. Надо с теткой работать. Что ты про нее знаешь? — отодвинул я тарелку с рассольником.

Сыскарь полез во внутренний карман пиджака и достал потертый блокнот. Раскрыл.

— Сульдина Таисья Тихоновна, тысяча девятьсот двадцать четвертого года рождения, не судима, работает в родильном доме номер два. Санитаркой в родильном отделении. — Гриненко закрыл свой кондуит и спрятал его назад, — Но это так, чтобы по двести девятой статье не загреметь. Основная ее работа на перроне железнодорожного вокзала, пирожки она там продает.

— Вот видишь, кое-что тебе о ней все-таки известно! — похвалил я Стаса, — Теперь надо найти к ней подход и она сама тебе выдаст заначку племяша! — заверил я товарища.

— Ни фига она не выдаст! — не согласился опер, — Железная баба! Вижу, что врет, а сделать ничего так и не смог. И пугал,