Давай никому не скажем - Агата Лель

Вошла в комнату, заглянула к Нике: та сидела за столом и, вогнувшись, что-то строчила в общую тетрадь.

— Уроки делаешь?

— Ага.

— Давно орут? — кивнула на дверь.

— Весь вечер.

Во всей этой ситуации было жаль только ребёнка, который волей случая появился у таких нерадивых людей. Вот кто из него вырастет, если с самого детства он только и слышит, что ругань матери с отцом и видит бесконечные пьянки. Какой пример они ему подают?

На кухне раздался звон стекла и поток очередной брани.

Как же всё это надоело! В какой-то момент мелькнула мысль, что жить с Тимуром не такая уж и плохая идея. Одни, без криков, пьянок и тараканов. Но… как же Ника? Бросить её одну среди этого беспредела?

Быстро переоделась, накинула халат и, взяв полотенце, скрепя сердце пошла в душ.

Постелив на ржавое дно душевой свой резиновый коврик, обернулась на дверь, проверяя задвижку. Стараясь не думать о том, что в этой же самой душевой помимо меня купается ещё четыре абсолютно чужих для меня человека, разделась и нанесла на мочалку душистое мыло. День был невероятно трудным, хотелось поскорее лечь спать и уже завтра, на свежую голову подумать, что же делать с Тимуром.

Смыла косметику, и едва приступила к мытью волос, как услышала из кухни оглушительный крик ребёнка, и следом визг Дины. Поскальзываясь на хлопьях пены, обернула вокруг тела полотенце и выскочила из душевой: Дина бегала по кухне, прижимая к себе орущего сына.

— Господи, что случилось?

— Павлик… упал… Я его на секунду всего, а он…

Взглянула на ребёнка — носогубный треугольник стремительно синел, глазки закатились. Вместо громкого плача ребёнок монотонно поскуливал, обмякнув в руках матери.

— Дина, скорую, скорее!!!

— Нет, нет! Не надо скорую! Только не скорую! — схватив меня за полотенце, умоляюще запричитала Дина. — У меня прописки нет, ребёнок нигде не прикреплён. Он просто упал со стола, просто упал… тут… тут же не высоко…

— С кухонного стола? — я была просто в ужасе, и поверить не могла, что мать может быть настолько хладнокровной.

— Да. Я посадила его на секунду, отвернулась налить молоко, и … он упал…

Из комнаты выглянул побледневший Толик. В трясщихся руках тот держал истлевшую до фильтра сигарету, и внимательно прислушивался к разговору. Я сразу же всё поняла.

— Ты оставила Пашу с Толиком, и он не углядел? Отвечай!

— Да, — тихо прошептала Дина, укачивая ребёнка. — Яночка, пожалуйста, там же обязательно спросят, как это произошло… Толик, он же… он же сидел!

— Мне всё равно, что будет с тобой и Толиком, но рисковать ребёнком из-за ваших разборок я не буду. Если тебе наплевать, то мне нет, — схватив с коридорной вешалки старое пальто матери, с мокрой головой побежала на соседнюю улицу к таксофону вызывать скорую помощь.

Домой пришлось идти пешком, через дворы, чтобы меньше попадаться на глаза случайным прохожим. Своего лица я не видел, но мог представить, что картина там малоприятная: переносица жутко болела, каждый шаг отдавался молотком куда-то в лобную кость. Хотелось одного — поскорее вернуться домой, принять анальгин и лечь спать.

— Эй, красавчик, далеко идёшь? Забегай на огонёк.

Две девчонки, каждая с сигаретой в руке, сидели под грибком на детской площадке. Рядом на лавочке по бутылке пива. Та, что левее, глупо хихикнула, и принялась укорять подругу, чтобы не приставала "к мужикам".

— Мало тебе приключений, Танька! А если он маньяк какой? Ох, бл*ть, — выругалась она, прикрыв рот ладошкой. Глаза как блюдца — на пол лица.

Подтянув к себе сумки, обе замолкли, провожая меня испуганным взглядом.

Только дома я понял, что же их так испугало.

Тихо, чтобы никто не услышал, пробрался в гостиную и мельком взглянул в большое настенное зеркало: нос, щёки, подбородок, даже лоб — всё в подсохшей крови. Белая футболка заляпана бурыми пятнами, джинсы и куртка в пыли. На кроссовках толстый слой грязи.

Главное, чтобы мать не увидела, её же инфаркт стукнет.

Скинув обувь, еле слышно направился к лестнице. Шлепая босыми ногами, из кухни вырулила Карина, держа в руках тарелку с бутербродами.

— Что-то ты рано сегодня… Ой, — сестра округлила глаза, и не успел я поднести палец к губам, как она заорёт: — Ма-ам, Яна избили!

* * *

— А я говорила, говорила не ходить в тот район, там же гопники одни живут! — причитала мать, проводя по моему лицу ватой с антисептиком.

Запрокинув голову назад, полулежал на кресле, в ноздрях по ватному тампону. Пять ярких лампочек по сто ватт нещадно били в глаза.

— Да всё нормально, говорю же, — прогундосил в ответ.

— Вижу я, как нормально. Переносица вон как распухла, кровь так и хлещет! Рома, так что там со скорой?

— Не могу дозвониться, всё время занято! — выругался отец, застёгивая на ходу рубашку. — Сам в травмпункт отвезу. Собирайся давай.

— Ну какая скорая? Что за паника? Первый раз что ли нос разбили?!

Я понимаю, мать есть мать, но её привычка раздувать из мухи слона неимоверно бесила. Ну что я, маленький что ли, теперь из-за разбитой коленки истерику начнём закатывать? Спорить с ней сейчас точно дохлый номер. Недовольно поднялся и поплёлся обуваться.

— Лучше молчи, и отцу не перечь! А если перелом? А если кость раздроблена? — засовывая в батин портфель необходимые документы, мама как наседка бегала по комнате, вслух перечисляя: паспорт положила, полис положила…

Превозмогая пульсирующую боль в висках, наклонился, натягивая зашнурованный ботинок. Карина нарисовалась в дверном проёме, с интересом наблюдая за моими мучениями. Откусив щедро политый горчицей хлеб с колбасой, злорадно прищурилась:

— Так кто тебе зарядил?

— Большой и страшный серый волк. Кстати, будешь есть на ночь, станешь как Кубышкина.

Скиснув, сестра положила недоеденный бутерброд на тарелку.

Кубышкина Лена — известная в школе толстушка, по иронии судьбы носила говорящую фамилию. Только ленивый не сострил по поводу её выдающегося веса. Даже первоклашки упражнялись в остроумии, тыкая пальчиком в мясистую спину Ленки.

— Всё, поехали. Каждый день с тобой ни одно, так другое, — пробурчал отец, забирая с журнального столика ключи от Ауди.

— Рома, проследи, чтобы рентген ему там сделали, чтобы посмотрели всё как следует! Анализы пусть возьмут, — суетилась мама, смахивая набежавшие слёзы.

Хотелось сказать что-нибудь едкое, но зная её реакцию на мои не всегда уместные шутки, решил промолчать. Хоть её забота порой переходила все мыслимые грани, обижать, и уж тем более видеть слёзы, не доставляло никакой радости.