Океан. Белые крылья надежды - Филип Жисе

Жизнь на острове бежала своим чередом. Неспешно, спокойно. Со стороны она могла показаться даже скучной, ничем не примечательной. Как бы то ни было, но такой она и была в действительности. Жизнь на острове – не жизнь в современном мегаполисе. Развлечения здесь только те, которые сам для себя придумаешь.

Одним из главных развлечений Ангелики было общение с попугаем, тем самым, которого кокосом едва не пришиб Винченцо. Потом попугай возвращался и не раз, пока в итоге не осел в лагере. Правда, подпускал он к себе только Ангелику, когда приближались остальные, прятался на ближайшем дереве. Назвала Ангелика попугая "Зеленый". Зеленый часто сопровождал девушку в прогулках по острову, но только тогда, когда Ангелика была без Алессандро. Алессандро Зеленый недолюбливал, впрочем, как и других мужчин из лагеря. Поэтому, завидев Ангелику с Алессандро, Зеленый часто взмывал на дерево и начинал кричать у того над головой, выражая недовольство. При этом выходило это у него так забавно, что Ангелика не могла удержаться от смеха. В такие минуты ее звонкий, лишенный печали смех можно было слышать далеко.

Глядя на Ангелику сейчас, вряд ли можно было догадаться, что она провела целый месяц в скитаниях по океану. Время шло. Из будущего плавно перетекало в настоящее, а из настоящего – в прошлое. В прошлое ушли и лишения, которые испытывала Ангелика когда-то. Худоба оставила ее, тело снова дышало жизнью и красотой. Фигура Ангелики привлекала внимание и не только Алессандро. Грудь налилась соком, ягодицы округлились. Ангелика снова начала себе нравиться. Будь она Нарциссом, обязательно бы в себя влюбилась. Но, как оказалось, нравилась Ангелика не только себе. Девушка часто ловила на себе более чем заинтересованный взгляд Винченцо, а иногда перехватывала и взгляд Кирка. Она нравилась мужчинам, и это не могло ее не радовать. Впрочем, Ангелика была рада уже и тому, что она нравилась Алессандро. Правда, если бы была возможность выбирать, то она хотела бы предстать перед ним не в том виде, в котором бегала по острову – босоногая нимфа в шортах, футболке, концы которой были завязаны под грудью, и перехваченные на затылке куском веревки длинные волосы. Но если бы была возможность выбирать…

В общем, Ангелика смирилась с мыслью о том, что остаток дней ей суждено провести на острове. И именно это смирение позволяло ей наслаждаться жизнью прямо там, где она находилась – на необитаемом острове, затерянном на бескрайних просторах Атлантики. Но смирение было только частью целого, второй частью было то чувство, которое она испытывала к Алессандро. С каждым новым днем она чувствовала, как оно крепнет, расцветает красивым и нежным цветком у нее в груди. Несмотря на то, что фактически была осень, а практически лето, в ее сердце рождалась весна. Она чувствовала себя девчонкой-малолеткой, влюбленной малолеткой, которой хочется, чтобы весна никогда не заканчивалась, по крайней мере, та, которая живет в сердце.

О чувствах, которые они испытывают друг к другу, кроме них самих никто больше не знал, но они и не хотели никого посвящать в свои тайны. На людях они были друзьями, когда уходили из лагеря и оставались наедине, превращались в любовников – горячих, страстных, сердца которых были опьянены друг другом так же сильно, как алкоголь пьянит голову трезвеннику. Правда, быть наедине они все же старались нечасто, чтобы не вызвать ненужных разговоров. И все из-за Винченцо. Ангелика была уверена, что его неприязнь к Алессандро была основана на его ревности к ней, поэтому не хотела лишний раз рисковать, давая Винченцо еще один повод для ревности. Мужская ревность ослепляет, превращает мужчину в животное. Если бы в собаку, так нет, часто в зверя, яростнее тигра.

В отличие от многих девушек, Ангелика никогда не придерживалась той точки зрения, согласно которой ревнующий мужчина – любящий мужчина. Наоборот, была уверена, что чем сильнее ревнует мужчина, тем меньше любит и тем большим собственником и эгоистом является. У нее было достаточно мужчин, и каждый из них ее ревновал. Кто-то больше, кто-то меньше. С неисправимыми собственниками она быстро разрывала отношения. Она никогда не хотела быть чьей-либо вещью, игрушкой. Всегда хотела, чтобы ее уважали и ей доверяли и, конечно же, любили, только не как вещь, а как человека, женщину – существо нежное, ранимое, чуткое. И любили не на словах, а на деле. Болтунов Ангелика не переносила. У таких только одно на уме – затащить в постель, а на следующее утро забыть. Но таких у Ангелики не было. Их она нутром чувствовала и обходила стороной. Алессандро в этом плане был уникален. Ангелика часто вспоминала пережитое в лодке, заботу Алессандро. От этих воспоминаний ее чувство к нему становилось только сильнее. И Ангелика была совершенно не против этого. Она же девушка, а девушке любовь нужна так же сильно, как вода цветку. Любовь – ее кровь, ее счастье, ее жизнь.

Ангелика вздохнула. Рука Алессандро легла на ее великолепную грудь, губы коснулись шеи. Ангелика закусила губу, поджала ноги и выгнула спину, теснее прижимаясь тазом к тазу Алессандро. Она лежала на боку, закрыв глаза, отдаваясь власти бурлящих внутри ощущений. Девушка почувствовала, как Алессандро поцеловал ее плечо, провел рукой по руке, затем обхватил ее ягодицы и коротким толчком вошел глубже в ее лоно.

Ангелика не удержала стон в груди – маленьким колибри, одним из тех, что собирали нектар с орхидей над их головами, он устремился вверх и через миг затерялся в листве дерева. Ветер закачал ветвями, ринулся вниз к их обнаженным телам, норовя охладить их, но вынужден был убраться восвояси, поджав хвост, точно пугливая собака, настолько сильным был жар в их телах.

Алессандро повалил Ангелику на живот. Девушка чувствовала тяжесть его тела, чувствовала, как его губы покрывают поцелуями ее затылок, а рука гладит волосы, затем перебирается на взмокшую спину, спускается ниже, и вот его сильная рука отрывает ее таз от мха.

Ангелика подавила стон, готовый ринуться изо рта, зарылась лбом в мох, мягкий, как воск, периной раскинувшийся на земле, ощутила легкую вибрацию в области паха, когда пенис Алессандро вновь проник в святая святых женского тела. Толчок. Ангелика в безвучном крике открыла рот. Пальцы впились в кочку. По лбу точно вода по земле во время ливня заструились ручейки пота. Вновь налетевший ветер пробежался по спине, остужая разгоряченное тело, но только усилил то наслаждение, что яркой звездой горело в груди. Снова толчок. Ее естество готово было взорваться от мук сладострастия, терзавших ее сознание голодной акулой. Толчок. Девушка взвизгнула, тут же смутилась своей страстности, лавой рвущейся изнутри и готовой затопить этот маленький остров ее криками. Толчок. Стон вырвался на волю, заставил умолкнуть на миг птиц.

Где-то треснула ветка. Через небольшой промежуток времени снова. У девушки появилось навязчивое ощущение слежки. Беспокойство попыталось привлечь к себе внимание, попыталось прорваться в ее сознание, но муки наслаждения заставили ее вернуться в тот удивительный мир, что всепожирающим огнем пылал внутри нее. Сердце готово было вырваться из груди, колотилось так, будто спешило куда-то. Почувствовала пальцы на заветной горошине. О! Лучше бы не чувствовала! Нет! Лучше бы чувствовала всегда!

Сознание девушки разрывалось от эмоциональных вспышек, следовавших одна за другой. Жар охватил ее лоно, отозвался огнем в сердце. Она почувствовала, как задрожало ее тело. Хотелось кричать. От радости. От счастья. От самой жизни, бьющей через край. Ангелика пискнула, не в силах больше терпеть это райское наслаждение. Райское. Знают ли в праведном раю что-нибудь о грешной страсти? Тот еще вопрос. Но Ангелика об этом не думала. Она вообще ни о чем не думала, только чувствовала. Чувствовала, как ее лоно пылает жарче солнца. Чувствовала наступление рая. Прямо сейчас. Еще чуть.