Разбитая наковальня - Данила Ромах

грохот стражничьих доспехов, тяжёлое дыхание под ними, топот крепких сапог, одна нога чуть хромала по старой ране. То был Луба, смахивающий пот со лба. Он замер перед тремя сидящими около костра, в глазах его крылся ужас.

– Прячьтесь по домам! – взревел он. – Один из Одиннадцати в деревне!

Лица кузнеца и охотника попортились глубоким испугом, будто хворь пришла в Валюдэ и начала губить и людей, и скот.

– Где он сейчас? – тихо спросил Хиду.

– Направился к дому старейшины.

– Проклятие, Луба, а почём ты здесь?!

– Игна, спрячь старика и сама укройся. – Бузула поднялся и оголил серпы свои. – Когда грянут выстрелы, не высовывайся.

– А в чём дело? – также вскочила Игна. – Явился какой гад – и что?

– Не просто гад – враг лютый, – прошипел старик.

«Я должна быть там», – решила пламенная дева.

– Я с вами пойду.

– Исключено! – возразил Бузула.

– Цыц! Это и мой дом. Я пойду с вами. Старик, – строго обратилась ученица к учителю, – в мастерской спрячься, звука не подавай.

Хиду, готовый что-то гадкое ответить, в глазах смягчился и тихо молвил:

– Только на рожон не лезь, дылда. Это тебе не бродяга полоумный или головорез пустынь… Прошу тебя, – добавил он голосом не учителя, а отца.

Мастерица уверенно кивнула и поспешила за Бузула и Луба. Пошли трое к дому старейшины шагом быстрым, но тихим, и путь некогда короткий будто вечность тянулся. Луба, доспех в дороге сбросив, в сторону свернул, клича братьев по оружию. Ещё шагов полсотня – и встали двое пред домом старейшины, полным звука и света. У самого входа толпились люди.

– Не делай резких движений, – велел Бузула шёпотом, дрожа, – если есть возможность, лучше дать ему уйти.

– Чего?! – возмутилась Игна, не превышая тон друга. – Уж струсил ты, Бузула? Почём врага нам отпускать?

– Потому что его не победить.

В оборванном заштопанном платье, повязанном по запястьям и голеням грязными бинтами, сидел за столом имперский воин, однако сложно было различить в нём красоты и достоинства верного клинка земель восточных. От дорогого пластинчатого доспеха остались случайные фрагменты, торчащие по разные стороны, как солома из пугала. Волосы взъерошенные, плешью побитые, присохли ко лбу и затылку серой грязью. Левой рукой он придерживал блюдце чая на самом острие когтей, а правой вцепился в рукоять клинка, спрятанного в побитые ножны. Воин повернул голову к двери, прошёлся взглядом сквозь столпившийся народ: в глазах тёмных царила смута. В каждой черте лица его сидела забытая красота и благородство: бритые наспех щёки глубоко впали под острыми скулами; некогда прямой нос смотрел ныне чуть вбок, как после давнего удара; аккуратные тонкие губы скрючились, обнажая пожелтевшие зубы в неясном оскале. Старая Лаи, что сидела напротив, тяжело вздохнула, вернув гостя к себе.

– Простите: не мог не одарить вниманием твоих подданных! – он оскалился, сощурившись. – Чай нынче так же хорош, старейшина. – Гость не сделал ни глотка и лишь водил носом над чайной гладью.

– Чего тебе нужно, Каруза? Провизии ли желаешь иль ночлега?

Каруза замотал головой резко, как марионетка в руках неумёхи.

– Нет-нет, спасибо. Нет ни голода во мне, ни слабости. Я лишь пришёл к тебе с вестью.

– Да? Какой же?

Гость медленно наклонился к старейшине и сказал тихо, но так, чтоб каждому было слышно:

– В деревне Гозо, что на востоке, я нашёл демонов. Не переживайте: они все пали от моего клинка. Я сразил их ради благополучия империи.

Старейшина взглянула за спину гостя. Глубокой скорбью она коснулась Игны, слёзы выступили у уголков прищуренных глаз, но быстро высохли в присутствии свечей.

– Страна запомнит ваши деяния! – сказала старуха, растягивая по лицу улыбку. – Вы славно сражаетесь.

Каруза вновь выпрямился, одним махом выпил чай и отставил пустую посуду.

– …И я должен предупредить, старейшина, что беда эта – лишь одна из дюжин. Я иду на запад и заглядываю в каждую деревню. Не видали ль в окрестностях одержимых?

– Нет, не видали, – громко ответила Лаи.

– Не приютили ли вы беженца из соседней деревни? Может, видели, как кто-то практикует колдовство?

– Нет и нет, славный воин! Такого я бы у себя не позволила.

Гость вновь оглянулся – и заметил Игну. Он едва поморщился, разглядев черты девушки из Королевства, поднялся и подошёл почти вплотную, еле ковыляя ногами. Мастерица даже не повела бровью, хоть и почуяла зловоние, исходящее из гнилого нутра Каруза.

– Кто тебя пустил, чужестранка? – спросил он громко.

– Меня спасли из рабства несколько лет назад, – ответила мастерица. – Поныне работаю здесь в кузне.

– Кузнец из-за пустыни, значит! – он искренне удивился. – Рабочие руки всегда кстати в столь непростое время, хоть и чужие. Как тебя зовут?

– Игна Стук.

– Игна, Игна, Игна… – повторял Каруза, будто что-то вспоминая. – Моё имя – Каруза дома Юл, я – один из без одного дюжины призванных лично советом. Знаешь, что это значит?

– Вы про «дюжину» или «совет»?

Каруза ответил страшным оскалом: такое движение в мимике служило ему улыбкой.

– Не занимать либо юмора, либо глупости. В обоих случаях тебе лучше следить за тем, что говоришь. Я – великий воин, несущий смерть каждому, кто свяжется с демоном иль их грязным наречием. Я и другие отпрыски одиннадцати Великих Домов были призваны для того, чтобы уберечь империю от скверны, несущейся с ваших земель, как чума.

Игна кивнула, хоть и не ясна ей оставалась воина суть: многое в его словах с истиной не сходилось. Движением незаметным она достала шарик из металла искр и в кулаке сжала.

– Тень твоя полна колдунства, – прошипел без капли гнева Каруза. – Страшное проклятие на тебе висит. Почто демоны тебя невзлюбили, чужестранка?

– За дело одно.

– Вот как! – искренне восхитился воин. – Славное было дело, раз тебя прокляли! Ничего-ничего, человеческий гнев есть лучшее оружие против тварей из-за горизонта. Однако, Игна, – губы его шевелились прям возле уха мастерицы, – неужели ты не видишь?..

– Что именно?

– Сколько в этом доме собралось тех, кто открыл своё сердце демонам! – воскликнул он, чуть отойдя.

Игна огляделась по сторонам и не увидела средь народа никого ни с рогами, ни с пламенем ледяным в глазах. Стоял тут Бузула, с воина взгляда не сводящий, рядом – крепкие братья-пахари Луху и Галау, что нередко работу тяжёлую в деревне с Игной разделяли. Спирту в них уже было ни капли: пришли они с вилами да топором, но смотрелись скорей потешно, чем угрожающе. За спинами троих, возле двери, стояли швея Мулой, у которой мастерица уроки брала, чтоб лучше с инструментом мелким управляться, и старик Бон, что детей деревенских грамоте учил. Слышала Игна, как