Разбитая наковальня - Данила Ромах

на север. Небольшой город, разросшийся посредь остова безымянной крепости, был тих и угрюм: дурные вести дошли до его старейшины, что по седым годам успел к покою привыкнуть. Улицы опустели, окна и двери закрыли на ставни, будто так можно было укрыться от надвигающейся твари. На сторожевых вышках, вросших в битый камень, сверкали заряженные ружья. Стражники ловили средь леса малейшее движение, ветки хруст иль шаг чужой, хоть и был дан строгий приказ огонь не открывать, а лишь предупредить защитницу. Валой Дэна, как и десятки поселений до него, готовился к осаде единственным воином.

Неделей ранее крылом птицы яркой пришло письмо из деревни Шуа, что на востоке, с печатью тамошнего старейшины поверх сложенного пергамента. «Слушайте девушку с тенью алой да волосами пламенными, и тогда избежите вы беды», – глупая шутка показалась из-за аккуратных символов. Но одного вида гостьи хватило, чтобы уверовать в приближающуюся к городу опасность.

В стёганке искусной, сапогах с тяжёлыми набойками на пятках и носках, бинтах от локтя до кончиков пальцев стояла женщина посреди пустой улицы, костяшками треща. Нет в языках людских такого слова, чтоб описать число тонких, как нить, шрамов на теле этой грозной воительницы: они проглядывали из-за высокого ворота, под завёрнутыми рукавами, меж крепких стяжек белой ткани на скрещённых руках. В который раз она проходит чрез этот ритуал? Сколько боли чрез себя пустила ради жизней чужих? Игне страшно было считать: боялась она гордыни, что обычно следом за подвигами ходит. Оттого оставалась девушка для жителей каждой деревни безымянна и бессловесна и лишь зверю – знакомцу своему – представлялась вновь и вновь, как в первый раз.

– Движения нет! – крикнул стражник с высокого своего поста. – Ни звука у нас!

Игна не слышала никоих слов: она читала ветер, что гулял меж короткими волосами. «Предупредите меня, коль оно объявится, – просила стихию Игна в мыслях, – дайте знак, что тварь близко, и в этот раз я сокрушу её». Ветер отвечал ей гробовой тишиной меж стволов деревьев, будто вымерло всё вне пределов старых стен. Шептало последнее дуновение: сейчас явится тварь неубиенная.

Из-за свай жилого дома, что стоял на другом конце центральной улицы, выскочило, сверкая босыми пятками, дитё. Ужас сковывал беспризорнику горло, но тот сумел выдавить короткий крик:

– Здесь!

Он едва успел скрыться меж домов, как мрак сгущённый, просочившийся чрез вековые щели крепости, разрастался посредь улицы, землю смолою наполняя, стены жилищ цвета лишая. Огонь факелов, свечей и ламп в одночасье умер, как от выдоха шторма. В ядовитом тумане, грохоча, выразилась фигура человечья, да только нутро у неё было чернее ночи пред рассветом.

– Вот он, гад всех гадов, ублюдок всех ублюдков, – процедила Игна.

Явился Каруза, держась за рукоять своего орудия в ножнах. Всё тело воина было закрыто доспехом особым. Из глины вперемешку с песком, пылью металлической и смолой прогорклой вылеплена каждая его часть, а затем обожжена в пламени драконьих костей. Помнили самые края доспеха языки огня глубоко-чёрной палью, как линиями застывших теней. Пластины меж собою кожей и жилами стянуты, подбиты к рубахе, примотаны по груди и членам цепями громыхающими, чтоб неповадно было и думать о том, как этой защиты лишиться. Лик его керамический бледен и прекрасен, но даже средь черт искусственных видела Игна уродство их мастера. Каждый шаг проклятого воина сопровождался звоном своего панциря, будто живая скульптура шла поперёк человеческих жизней под траурные колокола. Он чувствовал дыхание ружей на бронированном затылке. Каруза прошёлся взглядом по страже, а после – сквозь сироту, что не смог спрятаться в тёмном углу. Мастерица пошла навстречу воину-извергу.

– Каруза! – рявкнула она, преодолевая улицу широкими шагами. – На других не смотри! Сражаться ты будешь только со мной!

– О, Игна! – счастливо поприветствовал безумец своего давнего недруга. – Как ты меня узнала в моих обновках?

– По походке, – ответила она, чуть оскалившись. – Как будто в недалёком прошлом некто сильный и жестокий вдарил тебе по тазобедренной кости так, что даже всей нечистой силой ты не смог восстановиться полностью. Интересно, кто же тебя так приложил? – то была издёвка гневная.

– Смешно, кузнец из-за пустыни, но осталось ли у тебя хоть что-то против меня, кроме шуток?

Каруза был одним из избранных. Ещё две сотни лет назад совет, что приглядывал за молодым императором, отправил одиннадцать лучших воинов – сыновей и дочерей Высоких Домов – супротив зла, пришедшего в эти земли. Они сражались храбро, погубили множество демонов, но как клинок тупится о кость, лучшие воины империи стали слепы и недалёки, злом отяготились. Совет был казнён, и ныне никто не может приказывать безумцам. Только покорёженная, пожранная временем честь – их единственный владыка.

– Узнаешь, когда начнём. – Девушка прочистила горло. – Я, Игна Стук из города Киррик, бросаю тебе, Каруза дома Юл, вызов! Моя воля против твоей!

Слова ложились губами, как заученная песня: в них было больше силы, чем смысла. Крепкое условие, чтобы уберечь деревню от безрассудного гнева неубиваемой твари в людском обличье. Сработало оно надёжно не в первый раз.

– И вновь я принимаю вызов. Знаешь, это забавно…

«Пока хватит слов», – мастерица уже была перед безумцем, крепко сжав кулаки. Кивком уйдя от ядовитого клина, силу свою выложила она ударом в грудь: туда, где до чёрного сердца можно было протянуть рукой, схватить и вырвать с корнем. Кулак её коснулся части доспеха – и та разлетелась вдребезги, будто пустой кувшин о землю, царапаясь осколками. Только успела Игна улыбнуться, как тут же поняла: вся сила, с коей ударила она, бесследно исчезла, будто не было ни замаха, ни искр средь мышц, ни сияния костяшек пальцев. Поспешила она отступить, прежде чем нарваться на ответный удар.

– Я вижу на твоём лице восторг! – врал себе умалишённый. – Великолепный доспех я соорудил, не так ли?

Игна круглыми от шока глазами пыталась разглядеть самую малую щель, такую точку в глине, что свела бы на нет сие сооружение. «Пусть будет разговор, Каруза, пока я соображаю», – быстро решила она.

– Хороша работа, – почти искренне похвалила мастерица сие изделие. – Когда поспел изготовить?

– По кусочкам лепил, прикрывая раны, что мне ты оставила, – признался воин. – Запекал в расколах земных, драконьими костями пламя питая. Я искусно повторил всю боль, мне принесённую твоими кулаками, чтобы она меня защитила. В каком-то смысле это наша совместная работа, мастерица. – Каруза рассмеялся.

«Будь то металла пластины, то…» – не успела додумать Игна.

– Будь то металла пластины, – обогнав разум девушки, заговорил Каруза громко, – то помяла бы ты их вместе со мной внутри. – Игна видела сквозь шлем застывший довольный