Наш неистовый конец - Хлоя Гонг

в лицо – он был одним из многочисленных обитателей этого дома, похожего на лабиринт.

Венедикт пожал плечами.

– Почему бы и нет?

Он встал, положил нож в карман и вслед за Белым цветком начал подниматься по лестнице. Если он продолжит подниматься, то дойдет до четвертого этажа, где раньше находилась его спальня и где и теперь жили Рома и Алиса. Но, вместо того чтобы подняться туда, парнишка, за которым он шел, свернул налево и углубился в лабиринт из комнат и коридоров, проходя мимо кухонь, где кипела работа, и под провисшими потолочными балками. Они удалялись от штаб-квартиры Белых цветов в ту сторону, где прежде находились тесные квартирки и где планировка представляла собой горячечный сон архитектора.

Они вошли в маленькую комнату, где с деревянными панелями в руках стояли еще три Белых цветка. Парнишка, приведший сюда Венедикта, быстро схватил молоток и взял одну из панелей у Белого цветка, у которого со лба стекал пот.

– Если ты… ох! Ты не мог бы помочь нам с этими последними панелями? Установить их вон туда?

Он жестом показал, что надо делать, затем сунул большой палец другой руки в рот – похоже, он угодил по этому пальцу молотком.

Венедикт сделал, как он просил. Белые цветы, пытающиеся собрать гардероб, деловито переговаривались, их голоса звучали непринужденно, спокойно. Венедикт не жил здесь уже несколько лет и потому не знал их. Монтековых в доме оставалось немного, в основном здесь жили Белые цветы, которые платили за съем комнат.

Собственно говоря, Монтековых вообще осталось мало. Венедикт, Рома и Алиса были последними в их роду.

– Привет.

Венедикт поднял взгляд. Пока остальные спорили, куда забить очередной гвоздь, Белый цветок, стоящий к нему ближе остальных, чуть заметно улыбнулся.

– Прими мои соболезнования, – тихо проговорил он. – Я слышал о твоем друге.

О моем друге. Венедикт прикусил язык. Он мало что знал об обитателях этого дома, но они, похоже, были неплохо осведомлены о нем самом. О проклятии, тяготеющем над родом Монтековых. Что сказал Маршалл? Чума на оба ваши чертовы дома. Чума, поражающая все, что они собой представляли.

– Ничего не поделаешь, в кровной вражде всегда есть жертвы, – выдавил из себя Венедикт.

– Да, – ответил Белый цветок. – Думаю, так оно и есть.

Они приколотили еще одну панель, закрепили петли. Как только гардероб обрел свои очертания, Венедикт извинился и пошел своей дорогой, предоставив остальным завершать сборку. Выйдя, он пошел по коридору, пока не очутился в пустой гостиной. Только здесь он прислонился к стене с отстающими обоями, у него закружилась голова, и все перед глазами стало совершенно белым. Он хрипло дышал.

Я слышал о твоем друге.

О твоем друге.

О друге.

Почему он не может скорбеть о своем друге, как это делают другие? Почему не может жить дальше, как Рома? Почему он застрял в своем горе?

Венедикт с силой стукнул кулаком по стене.

Иногда ему казалось, будто он слышит в своей голове чей-то голос – голос какого-то чужака, который все шепчет что-то. Да, поэты писали о своих внутренних монологах, но то наверняка были лишь метафоры, так почему же его внутренний голос так громок? Почему он не может заткнуть себя самого?

– …non?

Со стороны коридора донеслось какое-то бормотание, и он открыл глаза, а голос в его голове сразу же замолчал. Похоже, он не может заставить себя замолчать, но это могут сделать странные звуки вокруг.

Он торопливо вышел в коридор, наморщив лоб. Кажется, бормотал женский голос… и в нем звучала нервозность. Он знал, что потерял связь с другими Белыми цветами, но кто же в банде мог подходить под это описание?

– Алиса? – неуверенно позвал он.

Держась рукой за перила, он спустился по неудобной лестнице, ведущей на площадку между вторым и третьим этажами, и продолжил идти, пока не дошел до двери, которая была немного приоткрыта. Если ему не изменяла память, это тоже была небольшая гостиная.

Он прижал ухо к деревянной филенке. Да, он не ослышался. Там действительно была женщина, она невнятно бормотала что-то на французском и, похоже, была в слезах.

– Эй? – позвал он и постучал в дверь.

Та сразу же захлопнулась.

Венедикт отшатнулся, широко раскрыв глаза.

– Эй! Что тут происходит?

– Не суйся не в свое дело, Монтеков. Это тебя не касается.

Этот голос был ему знаком. Венедикт забарабанил кулаком по двери.

– Дмитрий! – крикнул он. – Открой! Открой сейчас же!

– Предупреждаю в последний раз…

– Если ты не откроешь, я выломаю эту дверь! Я не шучу!

Дверь распахнулась. Венедикт ворвался в комнату, оглядываясь в поисках плачущей француженки. Но увидел только мужчин-европейцев, играющих в покер. Они все раздраженно смотрели на него, некоторые из них положили карты на стол. Другие скрестили руки на груди, касаясь белых носовых платков, выглядывающих из нагрудных карманов их пиджаков. Торговцы, банкиры, представители посольств – надо думать, все они в союзе с Белыми цветами.

Венедикт недоуменно заморгал.

– Я слышал плач, – сказал он.

– Ты ослышался, – ответил Дмитрий на английском – надо полагать, чтобы его могли понять иностранцы, сидящие за столом.

– Тут была женщина, – настаивал Венедикт, продолжая говорить по-русски. – Француженка, и она плакала.

Дмитрий, приподняв уголок губ, показал на радиоприемник в углу. Копна его черных волос колыхнулась, когда он повернулся и сделал звук громче. Передавали какую-то пьесу, и в ней действительно была француженка.

– Ты ослышался, – повторил Дмитрий, подойдя к Венедикту, затем положил руки ему на плечи и толкнул его назад. Венедикт, как и Рома, знал его не очень хорошо, и такое бесцеремонное обращение было не принято среди Белых цветов, однако сейчас Дмитрий без зазрения совести выталкивал Венедикта за дверь.

– Не знаю, чем ты тут занимаешься, – сказал Венедикт, пятясь, – но я буду держать ухо востро и следить за твоими сомнительными делами.

Дмитрий перестал улыбаться. Когда он перешел на русский, его лицо исказили ярость и невыразимое презрение.

– За моими сомнительными делами? – прошипел он. – Да я просто поддерживаю отношения с нашими друзьями, вот и все. Так что не встревай.

Его лицо вдруг разгладилось, от ярости не осталось и следа. Он наклонился и с притворной нежностью поцеловал Венедикта в щеку, как взрослый родственник, выпроваживающий ребенка. Громкое чмок разнеслось по комнате прежде, чем Венедикт, возмущенно крякнув, оттолкнул Дмитрия от себя и сбросил его руки с плеч.

Дмитрий нисколько не смутился. Улыбнувшись, он опять перешел на английский и скомандовал:

– Иди, поиграй.

Дверь захлопнулась снова.

* * *

Тайлер Цай отщипывал кусочки от bāo и кидал их в работников, которые, по