Хафиз и пленница султана - Самид Агаев

– Я скажу, ты пока езжай, – попросил Али.

Деревенская улица сделала поворот, и телега оказалась на прямой видимости дома.

Али приподнялся и увидел в саду хорезмийцев, которым староста что-то объяснял. Али сел и откинулся спиной назад на мочалки.

– Что, сынок, тебя тоже сморило? – засмеялся старик.

– Точно, – упавшим голосом произнес Али, – До рынка с тобой доедем, купить надо кое-что, раз такое дело, а потом вернемся. Далеко еще?

– Да нет, рукой подать.

Дело принимало скверный оборот. Если до этого с переодетой Йасмин они могли чувствовать себя в относительной безопасности, то теперь, благодаря старосте, у хорезмийцев есть их описания. Али лежал с колотящимся сердцем, моля Аллаха о помощи.

– Ну, вот и рынок, – сказал арбакеш.

Али осторожно приподнялся. На пустыре толпился народ. Али огляделся. Не узрев поблизости ни одного хорезмийца, спрыгнул с арбы.

– Спасибо, отец.

– Тебе спасибо, сынок, за беседу, приятно с образованным человеком поговорить.

Али разбудил Йасмин, подал ей руку, помогая сойти с телеги.

– Приехали? – сонным голосом спросила Йасмин.

– Точнее будет – проехали, – сказал Али.

– Почему? Что случилось? Ты тоже заснул? О, я так крепко заснула. Интересно, с тех пор, как я с тобой познакомилась, – сплю как убитая, хотя спать не должна вовсе, учитывая свое положение. А почему проехали? Ты что, уже забрал деньги, а почему меня не разбудил?

– Домой нельзя, там хорезмийцы вместе со старостой, как они нас нашли? Не иначе, кто-то выдал, скорее всего, сам староста за ними послал. Надо уносить ноги отсюда.

– А как же наш план, мой отец? Ты передумал?

– Все остается в силе. Только лошадей купить не на что.

– Может, продать что-нибудь? – предложила Йасмин.

– Что? Мне продать нечего, если только чернильницу и калам[84].

– Ты, что же, их с собой носишь?

– Да, я же человек умственного труда. Подожди, какой же я осел, у меня же перстень твоего отца. Можно продать его, если ты не возражаешь.

– Я не возражаю.

Али полез в карман и извлек оттуда перстень с большим красным камнем.

– Как думаешь, сколько за него можно выручить? На пару лошадей хватит?

– Это бадахшанский лал,[85] – сказала Йасмин, – На него можно купить десяток лошадей.

Рынок представлял собой небольшой вытоптанный сотнями ног пустырь на окраине села. Здесь был всего один торговый ряд, где на деревянных прилавках продавались молочные продукты, напротив, у каменной стены под навесом висели разделанные бараньи туши, это был отдел мясников. Далее было место хлебопека. На земле стоял тандир. Следующей была закусочная – дымился мангал, на котором жарились кебабы.

– Я хочу есть, – сказала Йасмин, мы с утра ничего не ели, если я сейчас не съем кебаб, то я упаду в голодный обморок.

– Вообще-то нам нельзя терять ни минуты, – неуверенно сказал Али, но сжалился, купил один шиш[86] кебаба и хлеб. На противоположной стороне пустыря сгрудился стреноженный гурт овец. Покупатели придирчиво рассматривали их, мяли бока, хватали за курдюки, запускали руки в шерсть.

– Ты побудь здесь, – сказал Али, – Я сейчас вернусь.

– Куда ты? – встревожилась Йасмин.

– Пойду, узнаю, где лошадей можно купить.

Лошадей Али нашел быстро, но барышник отказался менять их на перстень.

– Мне нужны деньги, оглан, – сказал он. – Кобыла стоит десять динаров, двадцать динаров, и две прекрасные ездовые лошади твои.

– Этот перстень стоит тысячу динаров, – убеждал его Али. – Если бы ты знал, кому он принадлежал раньше, ты его только за имя купил бы.

– Очень хорошо, – ответил барышник. – Пойди и продай его, разницу себе оставишь.

Делать было нечего. Али разыскал лавку менялы. Сидевшей в ней еврей, долго и придирчиво рассматривал перстень, затем предложил пятьдесят динаров.

– Ты, наверное, шутишь, – сказал Али, – Этому перстню цена тысячу динаров.

Еврей отдал перстень и сделал жест, означающий – уходи или точнее – убирайся. Али протянул руку, положил перстень в карман и сделал вид, что собирается уходить.

– Подожди, – остановил его еврей. – Дай-ка еще раз взглянуть.

На этот раз он изучал его два раза дольше и предложил сто динаров.

– Пятьсот, – сказал Али, входя в раж. Хотя денег на лошадей уже хватало.

– Какие пятьсот? – возмутился еврей. – Да здесь таких денег отродясь ни у кого не бывало, вот тебе еще пятьдесят, бери и уходи.

Али задумался.

– Послушай, парень, – доверительно сказал меняла, – Даже если это кольцо и стоит дороже, здесь тебе этих денег никто не даст. Единственный, кто может за него заплатить, это я. Бери деньги и уходи.

Али счел его слова разумными. Взял деньги и вернулся к Йасмин.

– Ты в лошадях разбираешься? – спросил он у девушки.

– Конечно, разбираюсь, – ответила Йасмин. – У меня есть собственная лошадь, отец подарил. Бедная моя лошадка, где она теперь.

– Пойдем, – сказал Али, – Поможешь выбрать, а то обманут.

– А ты не разбираешься в лошадях? – удивилась Йасмин.

– Нет, представь себе, не разбираюсь, мне это без надобности, я верхом-то всего несколько раз ездил.

В этот момент появились хорезмийцы. Их было пять человек. К счастью, без старосты.

– Кажется, мы влипли, – пробормотал Али. – Иди, выбирай лошадей, я здесь съем чего-нибудь.

– Я одна не пойду.

– Пойдешь. Они двоих ищут, а мы порознь побудем, может, пронесет.

Йасмин пожала плечами и неуверенно пошла в указанном направлении, сторонясь встречных людей.

Али подумал, что, стоя без дела, он будет привлекать внимание. Подошел к мангалу и купил порцию кебаба, стал есть его, капая жиром и обжигаясь. Хорезмийцы рассредоточились вокруг базарной площади, словно взяв рынок в оцепление, и остановились, разглядывая людей. Али вдруг осознал, что затея с покупкой лошадей обречена. Вряд ли можно будет покинуть площадь двум всадникам, не привлекая внимания. Время было упущено. Только теперь он понял, какая серьезная опасность нависла над ними. Он продолжал есть, уже не чувствуя вкуса мяса. Один из всадников, подъехав к мангалу, наклонившись, взял из рук кебабчи вертел с шашлыком. При этом бок лошади едва не коснулся плеча Али. Он попятился назад и в этот момент увидел давешнего арбакеша. Старик поправлял оглобли у телеги. Потом взобрался на козлы, намереваясь ехать.