Дневник Саши Кашеваровой - Марьяна Романова

– Дар? – с недоверчивой надеждой вскинула взгляд бухгалтер Семенова.

– Ну да, – без тени сомнения подтвердила секретарша. – Вам же снятся яркие сны?

– Бывает…

– Иногда стоит подумать о человеке, и он вам звонит?

– Иногда…

– Ну вот видите! У меня глаз наметанный… Так, поставьте подпись здесь, здесь и на последней странице. В понедельник приходите к семи.

Домой Семенова словно на крыльях летела – нипочем ей были и сбитые неудобными туфлями ноги, и давка в метро.

В понедельник еле высидела рабочий день.

– Галочка, у тебя цистит, что ли? – спросила коллега.

– Это почему ты так решила? – удивилась Семенова.

– На стуле как-то странно ерзаешь.

И вот наконец час Икс наступил, и готовая к обретению запретных темных знаний Семенова стояла перед знакомой дверью. Только вот почему-то ей никто не спешил открывать. Она и звонила, и стучала, и кричала.

Наконец кто-то из соседей выглянул.

– Женщина, да что вы так долбитесь, съехали они. Вчера еще.

– Не может быть, – усмехнулась Семенова. – Мне назначено.

Она решила, что это какая-то игра, в ходе которой она должна проявить не то настойчивость, не то сообразительность. Говорят, что так поступают с учениками в боевых монастырях. Приглашают и не открывают ворота, и желающий изучать священное искусство боя может и три дня стоять под палящим солнцем без воды и пищи, тем самым демонстрируя силу и чистоту намерения.

– Женщина, думаете, вы одна тут такая? Вчера тоже две приходили, одна судом угрожала. Участкового вызвали. Контрактом каким-то трясла. Участковый как прочитал, как начал смеяться. Там было написано что-то вроде: «Деньги безвозмездно передаю в дар ООО такому-то, а обучение магии будет проводиться во сне»… Постойте, так вы тоже черной магии учиться пришли?

– Нет. – Она нашла в себе силы ответить сквозь зубы: – Я совсем по другому вопросу.

Дорога домой показалась ей вечной.

Самое смешное, что в ту ночь Семеновой действительно приснился мужик с той фотографии, волшебную школу рекламирующий. Правда, могущественной магии он почему-то не обучал – просто сидел напротив, ел клюквенную пастилу и смотрел на нее внимательно, серьезно и как будто бы немного укоризненно.

Лера уговорила меня сходить с ней на пробный урок капоэйры. Возле ее дома открылся новый клуб, она заглянула, скорее, из любопытства, нежели в жажде новой разновидности физической нагрузки.

– Ну и потому, что через окно мне улыбнулся администратор, и если бы ты, Кашеварова, увидела его глаза и бицепсы, то наверняка раскошелилась бы на годовой абонемент! Ему всего двадцать два года, и он такой анфан террибль.

– Наверное, за этим его туда и посадили – наивных теток через окно клеить, – хмыкнула я.

– Злая ты. Я бы на твоем месте сказала, что зря я волнуюсь, потому что еще вполне могу понравиться двадцатидвухлетнему. Двадцатилетнему – вряд ли, но в таком нежном возрасте два года играют фатальную роль.

– Ну да, ну да… Да ты бы на моем месте дала бы мне визитку юриста, чтобы заранее наладить с ним контакт на тот случай, если меня будут судить за развращение малолеток.

– Ничего ты не понимаешь, Кашеварова… У этого малолетки такой взгляд, что он сам тебя развратит и сожрет на обед. В общем, ты идешь со мной на занятие.

Красивое изобретение беглых бразильских рабов, пластика, которая была словно естественным дополнением к их гибким, лоснящимся от пота телам, шла моей Лере как корове седло. Желая повыпендриваться перед администратором (который, я заметила, улыбался каждой из девяти присутствовавших на занятии женщин), Лера старалась выложиться на все сто. Ее круглое лицо раскраснелось, на лбу выступили бисеринки пота, она пыхтела, как закипающий самовар. Другие смотрелись не лучше – в зале были и дамы, которые больше походили не на бразильских бойцов, а на японских сумоистов. И все в ярких костюмах, веселые, пляшут.

А я смотрела на них и вот о чем думала. У многих из них получается искренне и беззаветно любить себя, просто так. Интересно, врожденный ли это дар или воспитанный навык?

Я вот себя все время объективно оцениваю, будто бы со стороны, и отделаться от этого не могу.

А ведь это неправильно, нельзя же так с собою.

Нет, иногда я собою так горжусь, так, почти на грани влюбленности. Ай да Саня, думаю, настоящий пацан.

Но однажды один умный человек сказал, что у меня нет так называемой «внутренней мамы» – внутреннего голоса, который отвечает за нелогичную, беззаветную, необъективную любовь к себе. Постоянную, ровную. А у меня все время какая-то гонка за собственную любовь. Будешь, Сашенька, умницей, и Саша тебя полюбит, по голове погладит, почувствует тебя (то есть себя) охрененной. Облажаешься – получишь так, что мало не покажется, таким ничтожеством станешь, что не поможет и божоле нуво. И это не имеет ничего общего с неуверенностью в себе. В большинстве ситуаций я в себе очень даже уверена, но это не природное, просто уже по опыту знаю, что, как правило, мне удается сыграть достойно. Но если вдруг что-то идет не так, даже не зависящее от меня, если кто-то поступает со мною плохо, то тут и начинается самопостановка в угол на горох.

Такое впечатление, что у меня есть внутренние вериги и внутренний кокаин, и в зависимости от ситуации на передовую вырывается либо лукаво подмигивающий внутренний дилер, либо мрачный внутренний палач.

Впрочем, иногда я снисходительно в собственную сторону улыбаюсь, как безобидному ебанашке, и это самая теплая эмоция, которую я могу испытать к себе «просто так».

А потом мы с Лерой пили зеленый чай, и я неохотно, но все-таки призналась, что чувствую себя немного потерявшейся.

– Понимаешь, я всегда чувствовала себя деятелем, но в последнее время будто бы превратилась в наблюдателя. И мне не то чтобы даже плохо, но как-то странно это… Хожу, подсматриваю за людьми, записываю что-то.

– А с Олегом что?

– Да ничего… Все то же. Видимся редко, я воспринимаю его почти братом, но секс прекрасен. Границы наши жесткие, но и раздвигать их необходимости нет. Да и желания.

– Тебе нужен новый любовник, вот что я тебе скажу.

– Знаю… – вздохнула я. – Только вот на кого ни посмотрю… Все кажется каким-то бессмысленным. Как будто я уже сотню раз успела пройти каждый из возможных сценариев.

Я однажды сказала таксисту, что мне на самом деле за шестьдесят – просто на мне в секретной лаборатории проводят опыты по достижению жизни вечной. Я сразу видела, что он поведется – простой круглолицый мужик, на заднем сиденье валялось несколько номеров газеты «Жизнь», пока он ждал меня, пил какой-то бульон из банки – уж не знаю, где он его в такси разогрел. Из динамиков пел кто-то хриплый и явно демонизирующий какую-то Катю (вот пишу это, а припев в ушах звучит: «Кааааааааааааааааааааааааатя, Кааааааааааааааааааааааатя», а дальше не помню). Мы здорово убили час в пробках – он расспрашивал, я рассказывала. О том, что каждый день приходится делать восемь уколов, о том, как рассталась с мужем на почве ревности – он-то на моем фоне стал выглядеть дряхлым стариком, о том, как однажды они в лаборатории что-то напутали и у меня на спине выросла чешуя. На прощание он попытался сфотографировать меня мобильником, но я успела закрыть ладонями лицо. Потом сказала: мол, ну вы что, меня же убьют за такое. В общем, расстались мы довольными друг другом – я скоротала время в пробке, а он – уверовал в жизнь вечную.