Мёртвые возвращаются - Кристофер Ламой

тобой по дороге.

Внезапно я кое-что вспоминаю:

– Я ведь видел его на пляже!

– Что?

– В один из п-первых дней после переезда. Он стоял и смотрел на меня.

– Почему ты ничего никому не сказал?

– Я забыл, – отвечаю я.

– Господи, целых три раза! – выдыхает она. – Самое ужасное, что видел его только ты. Подумать только: на летнем фестивале его никто не заметил.

Я размышляю над её словами. На что это она намекает?

– Ты мне теперь тоже не веришь? Не веришь, что я его видел? – Я говорю таким резким тоном, что мне становится стыдно.

Ида тут же отвечает.

– Хенрик, ну конечно же я тебе верю, – серьёзно возражает она. – А кто, по-твоему, тебе не верит?

Я сглатываю.

– Ленсман, – говорю я. – Он настроен скептически, как будто думает, что всю эту историю с Герхардом я выдумал.

– Я верю тебе, Хенрик. Верю.

Глава 27

На следующий день Гарду становится хуже. Я прохожу мимо его двери и слышу, как он не переставая кашляет, и при этом из его груди раздаётся хрип. Папа целый день не выходит из его комнаты, мама то и дело покидает мастерскую, чтобы проверить, как дела у младшего сына. Когда я увидел её в первый раз, то потерял дар речи. Она выглядит ужасно. Чёрные волосы растрёпаны, лицо белее мела, глаза налиты кровью. Она не в своей одежде, а в синем платье в цветочек и чёрных кожаных туфлях на каблуках. Её не узнать, но самое страшное то, что папа совершенно не обращает внимания на всё это. Когда он не спит, он сидит у кровати Гарда и смотрит на него тяжёлым взглядом.

– У него высокая температура, – говорит мне папа вечером.

Лоб Гарда весь в испарине. Брат вертится в постели и стонет.

От двери доносится голос мамы:

– Ты дал ему «Парацет»?[3]

Я не могу заставить себя отвести от неё взгляд. Не могу не смотреть на чужую женщину, поселившуюся в её теле.

– Дал несколько штук.

– Отведи его к врачу, – говорит мама.

У мамы даже голос изменился – откуда-то появилась хрипотца, как будто у неё в горле пересохло.

– Ага, – бормочет папа.

– Это всё из-за тебя, Гуннар, – и мама скрывается в коридоре. Вскоре хлопает дверь в мастерскую.

Папа тяжело сглатывает, откидывается к стене и закрывает глаза. Он в грязной футболке, борода всклокочена, от него разит потом.

– Папа, – говорю я и хватаю его за плечо. – Папа, после того как мы въехали в этот дом, с нами что-то случилось. Мама не в себе. Ты не в себе. Гард не в себе.

Он тяжело вздыхает и цокает языком.

– Хенрик, – просит он, – не сейчас.

– Но п-п-папа…

Он повышает голос:

– Хенрик, ты что, не слышал, что я сказал?! Не сейчас. – Он поднимается и медленно выходит из комнаты.

Я закрываю глаза. Меня трясёт.

Чем всё это закончится?

Из задумчивости меня выводит кашель Гарда. Брат стонет и что-то бормочет, но слов не разобрать. Я сажусь на стул у его кровати и опускаю ладонь ему на лоб. Он такой горячий, что у меня перехватывает дыхание. Гард стонет и хватает меня за руку. Его губы шевелятся, и я слышу какие-то непонятные звуки.

– Что ты сказал, Гард? Что ты сказал?

– Они идут, – шепчет он.

– Кто идёт, Гард? Гард!

– Они заберут меня. Она меня заберёт, – говорит он и переворачивается на другой бок. Сердце у меня колотится как сумасшедшее, живот сводит судорогой. Я оглядываюсь, но ничего не вижу. Весь дрожа, я поворачиваюсь обратно к нему. – Помоги, – шепчет он.

Внезапно тело Гарда изгибается дугой, и он стонет от боли.

– Гард! – кричу я, хватаю его и пытаюсь прижать к кровати.

Он закатывает глаза так, что остаются видны только белки, и в тот же миг голос его становится более глубоким.

– Я уже забрррррр-рррррала… – говорит он, растягивая букву «р». На его губах появляется улыбка. – Я уже забррррр-рала твою мать, заика Хенрик. Мой Хенрик.

Я вздрагиваю. Он похож на зверя, на дикую бестию.

– Заикааааа Хенрик, – повторяет он насмешливо тем же чужим глубоким голосом.

– Г-Г-Г-Гард, прекрати!!!

– Хенрик-к-к-к-к, – передразнивает меня он.

– Папа! – кричу я и поворачиваюсь в сторону открытой двери. – Папа!

Тело Гарда снова выгибается, улыбка исчезает с его лица, голос мгновенно становится тоньше. Теперь кажется, что говорит взрослая женщина.

– Твоя душа будет гореть в аду, доктор! – кричит Гард женским голосом. На меня смотрят белые глаза. – Твоя душа будет горрррреть! Я проклинаю тебя! Я проклинаю священника! Никто не смеет мне говорить, что он мёртв. Я проклинаю всех вас! Моё дитя не умерло!

Гард медленно поворачивает голову в мою сторону. Улыбка вернулась, безумные глаза впиваются в меня. Молниеносным движением он хватает меня за руку, но я вырываюсь и отбегаю от кровати. Гарда колотит, как будто у него начался эпилептический припадок. В уголках губ выступает пена.

Я сбегаю вниз по лестнице. Папа сидит на диване, широко расставив ноги, и таращится на свои руки.

– Папа! – я подбегаю к нему и трясу за плечи. Вроде бы он приходит в себя, как если бы я вытряс его из кошмара. – Отвези Гарда к врачу! – кричу я. – Его надо отвезти к врачу, иначе он умрёт!

Папа вскакивает так быстро, что ударяется коленкой о стол. Кофейная чашка падает на пол и разбивается. Я и моргнуть не успеваю, как он уже оказывается в коридоре, взбегает вверх по лестнице и очень скоро спускается, неся Гарда на руках.

– Оставайся дома, босс, – говорит папа. – Присмотри за мамой.

– А вы к-к-куда?

– В больницу, – отвечает папа, надевая обувь.

Я бегу в прихожую и открываю им дверь.

– Позвони мне, если что-нибудь случится, – говорит он.

И вот я стою и смотрю, как папа идёт по подъездной дорожке. Полицейский выходит из машины и перебрасывается с ним парой слов. Папа кивает на дом и что-то быстро говорит. Потом он кладёт Гарда в машину и уезжает.

Лестница в доме скрипит, и у меня замирает сердце.

Я медленно поворачиваюсь и приглушённо вскрикиваю. На ступеньке неподвижно стоит мама в белом платье. Бледная кожа, тёмные волосы. Мама похожа на призрака, и она таращится на меня. Руки безвольно висят вдоль тела. Если бы не открытые глаза, я бы подумал, что она ходит во сне.

– Мама, – шепчу я, – папа повёз Гарда в больницу. Мама?

Она безмолвно поворачивается и бесшумно ступает босыми ногами вверх по лестнице.

Я затаиваю дыхание. Что мне делать? Что мне, чёрт возьми, делать?! В