Мой босс. Без права на ошибку - Рене Эсель

в юности было так. Тогда между нами стояли мои взгляды на жизнь. Сейчас…

Судорожно втягиваю носом воздух.

Меня всегда к нему тянуло и тянет до сих пор.

Голова раскалывается. Трясу ей, выбиваю бессвязный поток.

Шершнев все еще Шершнев. Человек с горой тайн, деньгами вместо сердца и холодным расчетом.

А мне нужно совсем другое.

Вспотевшая ладонь липнет к разогревшемуся до максимума телефону.

— Я, — во рту окончательно пересыхает, а язык липнет к небу. — Нет, не в этом дело. Мне кажется, что мы сможем выстроить партнерские отношения. Любовь же — это не главное.

— Лена, — внезапно резко рубит Лазарев, а я замираю. — Он был и всегда будет моим другом. Если ты не можешь ответить на простой вопрос — тогда оставь его в покое. У меня есть то, что без ущерба для него, тебя освободит.

Мираж казалось навеки потерянной свободы вновь показывается на горизонте и призывно машет хвостом.

Поджимаю губы. Цепляюсь зубами за омертвевшую кожу.

Это подло. Это очень подло.

— Ты еще думаешь? — внезапно смеется Лазарев, а кожу облепляет ледяной холод. — Жесть, Лена. Зря я думал, что у тебя глаза откроются.

— Да пошел ты! — рявкаю в трубку, сомкнув трясущиеся пальцы. — И все, что нарыл, знаешь куда засунь себе? Мораль мне тут читает. Ты изменял мой подруге, святоша, забыл⁈

Лазарев тяжело дышит. Каждая секунду жду, что сорвется. Слышу сдерживаемые крики так явно, что стучат барабанные перепонки.

С Лазаревым что-то не так.

Поджимаю губы. Сожаление о собственной резкости тянет в груди. Мы с ним оба не святые. И уж я точно не имею права его осуждать.

— Жень…

— Расскажи ему все. Иначе это сделаю я, — обрубает Лазарев. — Время у тебя до полуночи.

— Я расскажу ему все сегодня же, обещаю, — сжимаю трубку до посинения пальцев.

Он сбрасывает вызов. А я все еще стою с телефоном в руках, когда в двери звенит ключ. Каждый поворот замка отпечатывается черными кляксами на сказочной картине моего вечера. Уродует его, превращает в ничто.

Так и встречаю Шершнева. Бессмысленно глядя в пустоту перед собой. Чувствую себя разбитой, раздавленной.

Словно через лист кальки разглядываю его. Анализирую каждое движение. Улавливаю удивленный взгляд при виде меня в коридоре. Замечаю тень улыбки, что тут же исчезает, стоит ему отвернуться.

Неторопливо снимает пальто. Холодный запах осени проникает в легкие, когда он ерошит влажные волосы.

Я должна ему сказать.

— Выглядишь болезненно, — ладонь Шершнева оказывается на моем лбу, обжигая кожу холодом. — Хуже?

Машу головой и отстраняюсь. Внутри сразу становится пусто. Все ожидание вечера испаряется. Чувствую себя золушкой в 23:59.

Меня трясет. Обнимаю себя руками и умоляюще смотрю на Шершнева.

Будто он может с этим помочь.

Пронзающий блеск острых изумрудов сканирует меня. Отворачиваюсь, едва сдерживая дрожь.

Я не понимаю, как о таком говорить.

Глава 36

— Олег, мне надо что-то тебе сказать, — лепечу крепко зажмурившись.

Это так глупо. Второй раз в жизни я не могу посмотреть человеку в глаза. Смело выдать все, что хочу.

И второй раз — это снова он.

Может быть потому что я совсем не хочу это говорить?

Перед глазами вновь проносится злосчастная вечеринка. Мои слова вновь звучат в ушах.

И сегодня в разы больнее, чем обычно.

При попытке открыть рот, челюсть сводит болезненной судорогой.

— Вкусно пахнет, — выдает он, а я ошарашено распахиваю глаза. — Слушай, я голодный, как волк.

Шершнев рывком ослабляет галстук. Резко скидывает пиджак на тумбу. Его движения дерганые, напряженные. Он делает вид, что все в порядке.

Но сам уходит разговора.

Словно знает, что после моих слов все закончится.

Но у меня же еще есть время?

Поджимаю губы, до боли впиваюсь ногтями в кожу.

Все это не честно, не правильно.

Но я очень хочу провести этот вечер с ним.

— Ты обещал сыграть на гитаре, — вскидываю подбородок и смотрю с вызовом. — Я приготовила ужин и накрыла в моей спальне.

— И моя кухня еще цела? — язвит Шершнев, хитро прищурившись.

Закатываю глаза. Что за невыносимый мужчина.

Махнув рукой, отворачиваюсь и решительным шагом отправляюсь в спальню. Слышу, как Шершнев идет следом. Ощущаю его присутствие всем телом.

И от этого на лице невольно расползается улыбка.

Я останавливаюсь только на секунду, перед самой дверью.

— Стоп, — круто разворачиваюсь на пятках.

Шершнев тормозит и едва не теряет равновесие. Его ладонь впечатывается в стену за моей спиной. В нос бьет знакомый запах, а зеленые отблески глаз в тусклом свете коридора опаляют лицо. Тело мгновенно предательски наполняется ватой.

С трудом нацепляю на себя серьезный вид. Получается плохо, так как Шершнев давит смешок.

— Это закрытая тематическая вечеринка. В костюмах и без гитары вход воспрещен.

— Ну и какая тематика?

— Не важно. Твоя одежда готова. На подготовку у тебя пара минут, а то я одна все съем.

Олег заходит в комнату очень быстро. На миг мне становится стыдно, что даже не дала времени ему принять душ. Но это чувство пропадает, стоит посмотреть на него.

Взлохмаченный, но все такой же серьезный, в старой одежде, он выглядит так знакомо и мило. В груди щемит от предвкушения, когда он пускается рядом и кладет гитару.

— Я не играл тысячу лет, — бурчит Шершнев и тянется к тарелке.

— Угу, — бурчу, запихивая очередную порцию спагетти.

— Уже ничего не помню.

С набитым ртом киваю головой, стараясь сдержать рвущийся наружу смех.

— Я чувствую, как ты ржешь, — бубнит Шершнев и смешно морщится.

С трудом проглатываю все, едва не подавившись от разрывающего меня хохота.

— Это плохая идея.

— Тогда отдай тарелку, — наигранно грозно выдаю я и тяну руку. — За что кормить тебя, троглодита?

— За то, что я такой красивый?

Шутливо выгнутая бровь доводит меня до истерики. Содрогаясь от смеха, я валюсь на пол, нисколько не стесняясь своего ребячества.

Перед таким Олегом мне не стыдно. Дурачится, шутить. Быть собой.

Словно долгие годы меня сдерживали тяжелые оковы. А сейчас они разорвались, стоило Шершневу переступить порог комнаты.

— Я даже не знаю, что исполнить, — где-то через полчаса выдает Шершнев.

На дне его тарелки давно ни крошки. Пузырьки от шампанского уже успели сделать свое дело. В голове приятная легкость после выпитого бокала.

Пожимаю плечами.

— А как ты делал это раньше?

Шершнев задумчиво тянется к гитаре и устраивает ее на коленях. Старенькая акустика. Вместо той электронной, что висит у него на стене.

— Раньше я был полон желаний, амбиций и надежд. В юности каждый день нес что-то новое и невероятное. Перед тобой словно весь мир, а ты жаждешь