Когда луна окрасится в алый - Анна Кей

что он с трудом дышал, пытаясь осознать происходящее. В надежде ухватить тающие руки он старался сжать собственные ладони сильнее, пальцы сжимались крепче, но уже не встречали преграды, ощущая лишь холод.

Он качнулся вперед, словно потерял единственную в мире опору. Лицо матери с ласковой улыбкой на губах исчезло последним, отпечатавшись в сознании кошмарной картиной его собственного бессилия.

А проклятое тело никак не просыпалось, как бы он того ни хотел, чтобы… Что? Кому он мог отомстить, если даже родная мать не знала тех, кто на нее напал? Что он мог сделать сейчас?

Беспомощность. Он так давно не испытывал этого чувства, что теперь оно полностью поглотило Йосинори. Стыд, ярость, ненависть и отчаяние сплелись вместе, взбудоражив и заставив потерять покой, который он так долго в себе взращивал. Старая обида на мать, которая желала ему лучшего, сейчас казалась такой глупой и несущественной, что хотелось взвыть. Их последний разговор… О ками!

Осознание того, что это был их последний разговор, во время которого Йосинори грубил матери, оглушило, заставив его задохнуться, а сердце – ускорить бег. Как он мог так поступить? Почему именно сегодня не сдержался? Почему решил выплеснуть накопленные обиды именно этой ночью?

Его разум был в смятении, не готовый окончательно согласиться с произошедшим. Сердце колотилось как сумасшедшее, разум раз за разом прокручивал в голове разговор, где он перебивает Кудзуноху, где обвиняет ее, спорит. Казалось, что все его существование сузилось до этой точки, до последней беседы.

В какой-то момент эмоции стихли. Разум, воспитанный так, чтобы всегда сохранять спокойствие, постепенно отрезал почти все чувства, приводя мысли в порядок. Злиться и крушить все в наведенном сне было глупо и бессмысленно, но Йосинори мог сохранить и вынести из него холодную ненависть и ярость, которые станут подспорьем для грядущих битв. Остальным же эмоциям он даст выход потом.

В первую очередь стоило поговорить с Нобуо-сенсеем и каннуси, чтобы узнать, пропали ли еще боги и кто может стоять за этим. Йосинори не сомневался, что смерть матери как-то связана с исчезнувшими богами, но пока не понимал, как именно. Дальше он обязан вернуться в Сиракаву и исполнить обещание, данное матери. Неизвестные охотились на кицунэ, но главной их целью была Генко, а значит, следовало ее защитить. И из-за клятвы, и чтобы лиса не закончила свои дни так же, как Кудзуноха.

Он с ужасом представлял, что ее постигнет та же участь, что и мать, что ее не станет.

Сердце предательски замерло на мгновение.

Последнее, что Йосинори был обязан выполнить как сын, чтобы почтить память матери, – отомстить за ее смерть. Уничтожить тех, кто посмел забрать ее Хоси-но-Тама.

Йосинори сжал руку в кулак так крепко, что побелели костяшки пальцев. Они поплатятся за совершённый грех, они будут страдать так, как страдала Кудзуноха, а в последнем он не сомневался. Йосинори позволил себе горькую ухмылку. Еще ночью он спорил с Аямэ, что не все ёкаи – зло, а теперь был готов следовать выбранному сестрой пути. Теперь он понимал ее значительно лучше. И пусть пока что его ненависть не достигла пика, но уже сейчас Йосинори был готов уничтожить каждого демона или духа, что попадется ему на глаза.

Отстраненная часть его разума, которую не поглотила ненависть, напомнила о том, что его мать была ёкаем. И Генко, которую он собирался защищать, тоже. Ничего в мире не изменилось – и злые демоны, и добрые ёкаи не прекратили существовать, – просто его собственное отношение к происходящему стало слишком предвзятым.

Но даже эти здравые рассуждения не смогли потушить пламя ярости в сердце Йосинори. Да, мир не изменился, но от своих планов он не отступит. Он защитит Генко и убьет тех, кто погубил его мать. Иначе какой смысл в том, что он оммёдзи?

Сон словно ждал этого признания. Йосинори открыл глаза.

Рассвет едва заметно дребезжал в окне, слышались голоса кухарок и слуг, пели птицы. Мир казался несправедливо привычным, словно ничего не произошло, но для Йосинори этим утром изменилось все.

Он с трудом встал с футона, убрал его, а после переоделся в повседневную одежду. Чан для умывания, приготовленный с вечера, ждал на своем месте, ледяная вода заставила собраться и не прокручивать в голове до бесконечности последний разговор с матерью.

Но покой не приходил. Ярость в сердце боролась с холодным рассудком, и Йосинори никак не мог успокоиться. Годы медитаций, потраченные на то, чтобы он всегда оставался собранным и сосредоточенным, канули в небытие. Какой смысл был во всех тренировках, когда реальность продемонстрировала, насколько ничтожно его самообладание? Пусть внешне он и покажется всем равнодушным, но терзающие душу эмоции никуда не денутся.

Прикрепив на пояс меч, Йосинори покинул свое жилье и решительным шагом направился в сторону главного дома, где, как он знал, уже должен был находиться Нобуо-сенсей. Младшие ученики спешили на утреннюю тренировку, останавливались и потрясенно смотрели на Йосинори, и только спустя время он понял почему. Впервые он не контролировал свою ки и позволил ей растечься вокруг. Энергия потрескивала, плотно прилегая к телу, но не касалась людей, а вот на ёкаев, кажется, готова была вылиться в любой момент.

– Я сомневаюсь, что дело во вчерашней дзёрогумо, – раздался голос Аямэ, и Йосинори повернулся в ее сторону. – Ты никогда не терял контроль. Что случилось всего за несколько часов?

Она лениво опиралась на деревянную колонну, словно не была ранена и не нуждалась в более длительном отдыхе. Местные лекари, конечно, могли творить чудеса, но не такие. Вечерняя рана, которая для большинства могла стать смертельной, сегодня уже практически не беспокоила, хотя и не зажила окончательно. Явно сказывалось и крепкое здоровье оммёдзи, и благословение Сусаноо.

– Мне нужно поговорить с Нобуо-сенсеем, – проигнорировал вопрос Йосинори, обошел Аямэ, решительно отворил сёдзи и вошел в гэнкан.

Аямэ вскинула брови и проводила брата потрясенным взглядом. Это было в новинку. Йосинори считался образцом добродетели и спокойствия, а Аямэ славилась дурным настроением и плохими манерами.

Так как присутствовать при разговоре ей никто не запретил, Аямэ спокойно проследовала за Йосинори. Небрежно отмахнувшись от служанки, которая спросила про завтрак, и бросив ей короткое «после», Аямэ вошла в комнату ровно в тот момент, когда Нобуо-сенсей печально склонил голову и тяжело вздохнул.

Учитель, несмотря на почтенный возраст, не выглядел совсем уж стариком. Морщины, конечно, покрывали его лицо, а голова была лысой, как у буддийских монахов, однако он все еще ровно держал спину и вполне умело орудовал мечом. Да и ки его текла равномерно и тяжело – не такая сильная, как у Йосинори, но насыщенная и густая, как и у всех, кто уже очень долго занимается оммёдо и изгнанием нечисти.

Аямэ молча прошла внутрь, затворив за собой сёдзи, и села в углу, с любопытством и толикой настороженности посматривая на профиль Йосинори, который сидел напротив учителя с такой ровной спиной, что от одного взгляда на нее становилось больно.

– Мне искренне жаль, что это произошло с Кудзунохой-сама, – хрипло произнес Нобуо-сенсей и протянул Йосинори треснувший точно посередине деревянный амулет.

«Дурной знак, – неожиданно подумала Аямэ, напрягшись. Она пока не до конца понимала, что происходит, но отчего-то ощутила, что атмосфера стала еще более тяжелой и удушающей. – Кудзуноха… Знакомое имя».

– Она дала мне амулет, когда привела тебя сюда. Сказала, что если понадобится, то я в любой момент могу призвать ее через него. Этой ночью он сломался, – произнес Нобуо-сенсей, сложив руки на коленях.

Осознание произошедшего оглушило Аямэ на мгновение. Сломанный призывающий амулет, отданный учителю, означал одно – его создатель мертв. А кто еще мог привести Йосинори в Бюро, кроме его матери?

Аямэ опустила глаза на собственные руки, которые сжали полы хаори. Значит, Кудзуноха умерла. И как бы Аямэ ни ненавидела ёкаев, сейчас она могла думать только о том, что брат лишился последнего родного человека, ведь отца он и вовсе не знал.

– Ее убили, – тем временем произнес Йосинори. – Демоны или ками, я не знаю, но тот, кто сделал это, нуждается в лисьей жемчужине. Вы что-то об этом знаете, сенсей?

Аямэ вздрогнула, настолько холодно звучал голос брата. Она ощутила, как страх пробрал ее, холодом скользнув вдоль позвоночника. Только внешне Йосинори казался равнодушным, но Аямэ с неожиданной ясностью осознала, насколько он сейчас зол. И этот ледяной покой был куда страшнее ее вспышек злости.

К чести Нобуо-сенсея, он никак не отреагировал на тон Йосинори, а спокойно ответил:

– Пару лет назад группа оммёдзи принесла мне отчет о том, что они нашли тело