Первая мировая в 211 эпизодах - Петер Энглунд

В силу своего воспитания он был склонен всегда вставать на сторону больших держав, однако новость о том, что немецкие войска растоптали одну из своих маленьких стран-соседей, заставила его “пожертвовать личными симпатиями и предложить свои услуги маленькой, но героической Бельгии”. Оказалось, что это легче сказать, чем сделать. Потому что маленькая, но героическая Бельгия вежливо отказалась от предложения. Тогда он обратился к французским властям, но и они отказались принять его на службу в армию, после чего он, раздосадованный и обиженный, получил совет попробовать обратиться… к Черногории. Дело закончилось тем, что его арестовали в горах как шпиона. Сербские и русские власти тоже отклонили его предложение, разумеется в самой вежливой форме, но все же. Русский дипломат, которого он встретил в Болгарии, намекнул, что, возможно, ему стоит попробовать в Японии, “может, они…”. Негодование и отчаяние де Ногалеса были так велики, что он чуть не потерял сознание прямо в роскошно обставленном зале русского посольства в Софии.

Рафаэль де Ногалес просто не знал, куда ему податься. Возвращаться домой он не хотел. Но не мог он “и ничего не делать, ведь это означало бы гибель если не от голода, то уж точно от тоски”. Случайная встреча с турецким послом в Софии решила дело: де Ногалес завербовался в армию противника. В начале января он записался на службу в турецкой армии, а спустя три недели покинул Константинополь[76] и отправился на фронт на Кавказ.

Оставив позади белые горы, они скачут мимо маленьких фортов, составляющих внешнюю часть крепости. Над ними серое небо, оно накрыло “эту Богом забытую землю словно свинцовой крышкой”. То там, то сям они видят только что вырытые окопы, — а может, это братские могилы? Ему попадаются окоченелые трупы. Он видит, как их грызут собаки. (Позже они узнают об эпидемии тифа.) Наконец они вступают в Эрзурум. Город имеет непритязательный вид: узкие улочки, заваленные снегом. Но, несмотря на мороз, в Эрзуруме кипит жизнь: на базаре рядами сидят купцы в шубах, скрестив ноги, и курят “свой вечный кальян”; в гарнизоне непрерывное движение: воинские части, посыльные, караваны с грузом оружия. Здесь расположена штаб-квартира Третьей армии или того, что от нее осталось.

После обеда де Ногалес прибывает к коменданту крепости, полковнику.

Военные действия приостановлены из-за мороза и глубокого снега. Никто не осмелится затеять еще одну зимнюю кампанию после катастрофы начала года, когда 150 тысяч солдат отправились в поход и только 18 тысяч вернулись обратно. Даже русские, гордые такой великой и неожиданной победой, заняли выжидательные позиции в неприступных горах прямо напротив города Кёпрюкёй.

Время от времени слышится далекий гул русской артиллерии. Этот гул эхом отдается между гор, и сверху, с Арарата, иногда сходят лавины: “Гигантские белые ледяные массы ползут вниз и падают с гребня на гребень, со скалы на скалу, пока с неимоверным грохотом не обрушиваются на тихие берега Аракса”.

42.

Четверг, 18 марта 1915 года

Пал Келемен оглядывается в пустом школьном классе в Карпатах

Рана, полученная той ночью в ущелье, оказалась пустяковой. И теперь он снова на фронте, после того как подлечился в госпитале в Будапеште и прошел реабилитацию, занимаясь закупкой лошадей для армии[77] в венгерском приграничном городе Маргита, где, кстати, успел закрутить роман с девушкой из буржуазной семьи, строгих правил, потрясающе стройной и высокой, — впрочем, роман так ничем и не увенчался.

Блуждания по карпатским ущельям и перевалам утомляли монотонностью и отсутствием конкретных результатов. За последние месяцы обе стороны отвоевали себе какие-то кусочки территорий, то там, то сям, потеряв при этом гигантское количество людей, в первую очередь из-за морозов, болезней и нехватки еды[78]. Келемен и сам ощущал запах, разносившийся окрест: старые трупы оттаивают на весеннем солнышке, а к ним прибавляются все новые и новые. Мало кто говорил теперь о скором окончании войны.

Воинская часть Келемена находится сейчас за линией фронта и выполняет в основном полицейские функции, охраняя длинные, извивающиеся колонны обозов с пропитанием, которые постоянно ползут по этим слякотным дорогам. Это было легким занятием. И безопасным. Он вовсе не рвался на передовую. Со своими гусарами он часто останавливался на постой в пустых школах венгерских деревень. Так было и сегодня. Пал Келемен записывает в своем дневнике:

43.

Суббота, 3 апреля 1915 года

Харви Кушинг составляет список интересных случаев в парижском военном госпитале

Серое, черное, красное. Эти три цвета все время бросались ему в глаза, когда он вместе с другими два дня назад ехал в автобусе от Орлеанского вокзала, через реку, мимо площади Согласия, и далее прямиком в госпиталь в Нёйи. С жадным любопытством взирал он на улицы города. Весь военный транспорт был серого цвета: штабные автомобили, санитарные машины, броневики. В черное облачились все, кто носил траур: “Похоже, каждый, кто не в военной форме, одет в черное”. Красного цвета были брюки военных, кресты санитарных машин и госпиталей. Его зовут Харви Кушинг, он американец, врач из Бостона, приехал во Францию изучать военно-полевую хирургию. Через пару дней ему исполнится 46 лет.

В это день Кушинг находится в Лицее Пастера в Париже, или, как это теперь называлось, — Американский госпиталь (Ambulance Americaine)[79]. Это частный военный госпиталь, открытый в начале войны предприимчивыми американцами, живущими в Париже, и финансируемый из разных источников. Работали здесь в основном американцы с медицинских факультетов различных университетов, добровольцы, проходившие трехмесячную службу. Некоторые приезжали из праздного любопытства, другие, как Кушинг, преследовали профессиональные цели. Ведь здесь можно увидеть ранения, которых никогда не встретишь в нейтральных и далеких от мировой политики США. Поскольку Харви Кушинг был нейрохирургом, и к тому же очень искусным[80], он конечно же надеялся многому поучиться в воюющей Франции. Собственно говоря, он еще не определил своего отношения к войне. Как умный и образованный человек, он с долей иронии воспринимал многочисленные красочные, изобилующие деталями, страшные истории о том, что немцы сделали и продолжают делать. Он считал, что видит насквозь весь этот лживый пафос. Харви Кушинг светловолосый, худощавый, невысокий. Взгляд пристальный, глаза прищурены, губы сжаты. Он производил впечатление человека, привыкшего добиваться своего.