Самоубийство Пушкина. Том первый - Евгений Николаевич Гусляров

поминалось) говорил как-то Бартеневу, что «с этим перстнем Пушкин соединял свое поэтическое дарование: с утратою его должна была утратиться в нём и сила поэзии».

«Пушкин сам верил в волшебную силу “талисмана” и по известной склонности своей к суеверию соединял даже талант свой с участью перстня, испещрённого какими-то кабалистическими знаками и бережно хранимого им», — свидетельствует В. Гаевский на странице 524 «Вестника Европы» за 1888 год.

В случае с этим таинственным перстнем мы имеем дело с арабским вариантом суеверия, перекочевавшим на русскую почву. Отличается это суеверие тем, что чудодейственным на Востоке считается не сам камень, а заговоренная надпись на нём. В которой и заключается вся тайная сила.

Тут сама собой приходит вполне естественная мысль о том, как хорошо было бы прочесть эту надпись. Может, она и в самом деле скрывает в себе великий смысл? Али-баба, запомнивши два слова заклинания, научился открывать пещеру, полную сокровищ. Что могла бы открыть надпись на пушкинском перстне?

К сожалению, взяться за расшифровку этой строчки сегодня нет никакой возможности, поскольку перстень был украден из Пушкинского музея, помещавшегося в здании Александровского лицея. Об этом сообщила газета «Русское слово» 23 марта 1917 года.

Сейчас единственный способ докопаться до смысла таинственных слов — это попытаться узнать, не догадался ли кто-нибудь добиться разгадки этой строчки прежде нас, до пропажи талисмана.

Жуковский, к которому попал перстень сразу же после гибели Пушкина, ничего не знает о значении надписи: «Печать моя есть так называемый талисман; надпись арабская, что значит, не знаю. Это Пушкина Перстень, им воспетый и снятый мною с мёртвой руки его».

После смерти Василия Жуковского перстень по праву наследования переходит к его сыну Павлу Васильевичу. А тот подарил его в Париж, Ивану Тургеневу.

«Я очень горжусь обладанием пушкинского перстня, — писал тот, — и придаю ему так же, как Пушкин, большое значение. После моей смерти я бы желал, чтоб перстень был передан графу Л.Н. Толстому, когда настанет час, граф передал бы этот перстень по своему выбору достойному последователю пушкинских традиций между новейшими писателями».

Не был ли Тургенев настолько любопытным человеком, чтобы доискаться до смысла таинственного изречения? Оказалось, что да, Тургенев был таким любознательным человеком.

Получив в 1878 году диплом почётного доктора Оксфордского университета и отбыв в Англию по этому поводу, он взял с собой и перстень, чтобы показать его какому-нибудь знаменитому ориенталисту.

13 августа 1880 года он пишет из городка Кобура в Нормандии исследователю В. Гаевскому:

«Посылаю вам при сём два свидетельства (о кольце и волосах) и пришлю вам в переводе мнение оксфордского учёного о надписи на кольце».

Гаевский, надо думать, с нетерпением ждал следующего письма, но, по какой-то причине, так его и не дождался.

«Мнение это, — сетует он, — так и не было доставлено, и даже впоследствии не отыскано Тургеневым. Разбирая в 1885 г., по поручению г-жи Виардо, вместе с Анненковым бумаги Тургенева, я вспомнил о записке оксфордского учёного, но в бумагах покойного ее не оказалось».

В уголовной хронике, сообщившей о краже в Александровском лицее, надпись эта оказывается уже и не арабской даже:

«Среди похищенных вещей находится золотой перстень, на камне которого надпись на древнееврейском языке».

И всё-таки надпись успели расшифровать. Причём, наверное, к всеобщему разочарованию. Сужу об этом по тому, что мне, начавшему эти поиски разгадки маленькой тайны и прошедшему, не без труда, до её конца, стало жаль собственных обманутых ожиданий. Мне даже кажется, что лучше бы эта тайна не открывалась вовсе. Она оставляла и составляла повод для игры воображения, которое могло прорасти великолепным цветком. И вот он увял.

В музей Пушкина при Александровском лицее перстень с сердоликом передала Полина Виардо. Тут и началась довольно кропотливая для столь маленького текста работа над ним.

Надпись переводил «московский старший раввин» З. Минор, потом — «академик и профессор» Д.А. Хвольсон, ещё раз свели воедино все переводы О.И. Боннет, А.Я. Гаркави и Д.А. Хвольсон. Пришли, наконец, к окончательному мнению. Пушкин, вероятно, был бы несколько сконфужен, когда узнал бы, что долгое время оттискивал на отправляемых конвертах следующий невольный свой псевдоним: «Симха, сын почётного рабби Иосифа-старца, да будет благословенна его память».

Надпись на перстне по-русски была опубликована в «Альбоме московской Пушкинской выставки» в год смерти княгини Воронцовой. Перевод был сделан гораздо раньше и вполне мог дойти до неё. Смутила ли её эта давняя ошибка? Во всяком случае, она могла вполне утешить себя тем, что память об этой истории навечно осталась в прекрасных стихах, заодно обессмертивших и её, молодую и прекрасную.

Но, если вернуться к чисто русскому суеверию, то никакой ошибки и не было. Русское чародейство определяло силу заговорённой вещи не в надписи, а в самом камне. Название «сердолик», как нетрудно догадаться, славянского происхождения и одним из корней своих имеет слово «сердце». Уже и поэтому можно судить, что камень этот в русской символике ориентирован на сердечные дела. Так оно и отмечено в одном из средневековых «азбуковников». Камень сердолик в самом деле был талисманом любви. Красным цветом своим он отображает пламень страсти. Тот, кто носит его, тот храбр в делах любви и гарантирован от поражений на запутанных путях её.

У Пушкина были ещё перстни. Всего, кажется, четыре. Один был с изумрудом.

«Если на изумруд глядеть долго, тогда зрачок человека укрепляется, и глаза от возможных недугов в здравии сохраняет, и тому, кто носит его, веселье придаёт».

Это опять из русского лечебника шестнадцатого века.

* * *

Рассказы о необычайном. Странная эпидемия обнаружилась однажды недалеко от российской столицы. Туда послан был весьма просвещенный для своего времени лекарь Рампау. Рапорт его, направленный в медицинскую коллегию, стоит прочесть:

«По прибытности моей сюда, в Шатскую провинцию, приходит ко мне много из деревенских обывателей мужеска и женска полу, объявляя о себе нутренныя порчи, но токмо какия оныя порчи — в медицине и науке признать невозможно, ибо уповательно как через одно еретичество.

Нынешнего году, во 2-й день, призван я был в город Темников, в дом воеводский, для пользования у сожительницы его перста; и будучи в тракте, стал ночевать в деревне Буднех-Майданех, у крестьянина Алексея Иванова. Оного Иванова мать стала мне жалобы приносить, что сноха её, Алексеева жена Алёна, уже двадцать лет с мужем живет, а детей не родит и всё сохнет, — которая ей признаётся в порче. Того же вечера после свекрови пустила (в избу) помянутая Алёна трёх видов овец и спустила из коробья одного ненка и загасила огонь, — в которых овец, погодя через