Плавильная лодочка. Карагандинская повесть - Елена Ивановна Зейферт

очень редко, ее восход может увидеть желанный мужчина, у которого духовное и физическое, увы, не спорят друг с другом.

Анна в ранней молодости приобрела внутреннюю свободу, а поскольку эта свобода – часть ее самой, отнять ее невозможно. Мужчина для Анны воздух, но не знает, что она умеет не дышать.

В квартире Олега Анна осторожно оглядывается. Она отбрасывает непослушные волосы, в ней растет протест.

Олег хочет раздеть ее и увидеть в самом низу ее живота, слева, нарисованную маленькую золотистую подковку, рожками вниз. Один рожок переходит на пространство между животом и бедром. Вот Олег уже рассматривает подковку, голубые прожилки на тонкой белой коже еще нежнее возле золота этой нарисованной игрушки. Нет, никакой подковки нет! Олег хотел нарисовать ее в прошлый раз, но Анна запротестовала.

Она обнимает его, у их внутренних рек общие берега, и он царственно забывает обо всех, кроме себя. Свободолюбие – самая притягательная его черта, вершина айсберга, точка его сборки. Анне становится невыносимо скучно. Чужой, он чужой ей человек! Она быстро одевается, не обращая внимания на его недовольные жесты, и уходит.

* * *

1982. 2013.

Бабушка Роза выпаривает из самых пузатых ягод арбузный мед.

Повитуха умывает алые руки.

Арбузами, огромными арбузами завален весь пол на веранде, и так до самой середины осени – в воздухе их полосы и пятна, их горячий сладкий изумруд. Хозяйничая во дворе, бабушка Роза выпаривает из самых пузатых ягод арбузный мед. Большой чугунный котел мучается на костре.

Молодой мед! Желанный темно-красный гость, существо цвета крови! Приди в дом, поклонись нам.

Умывшись, Анна смотрит в окно, на кусочек Измайловского парка. Кто-то упрямо сидит на ее сетчатке, поджав под себя ноги, понурив голову. Сыплется снежная крупа.

Он появляется, кладет ей в ладони зерно, ракушку или золотой шарик и, легонько отталкиваясь, ненадолго удаляется, исчезая в свете. Олег – циркач, и Анна рядом с ним восхитительная воздушная гимнастка, в чешуе трико, она и драгоценный камень, и ювелир; ограняет сама себя; своими губами может сдуть с себя отшлифованные частицы и видеть себя перед собой целиком – маленькую, растущую, в одной из своих новых жизней. Снаряд подвешен в небе и вращается по кругу: он мяч луны. Тело Анны тоже круг.

Москва гаснет, как око уснувшей рыбы. Зигфрид никогда не побывает в замке Драхенбург, в этой крепости Дракона, хоть фресками с его изображениями здесь и украшены комнаты Нибелунгов. Он чужеземец. Его тело давно ороговело, омывшись в драконьей крови. Сквозь грубую кожу в схватке с богатыршей-женой не проступают капли пота. Побежденный Драконоборец по дурной европейской привычке решает объять Русь-матушку, но она поглощает его, не желая его рожать.

Подпаливая ресницы, Олег закуривает длинное тело сигареты, безжалостно наблюдая за ее кончиной. Гибкая Аня пляшет на его ладони, корчась от дыма. На ней домашний халатик, ресницы нахохлены. Полные лодки глаз – цвета воды. Причаливая к берегу, они льются, льются через край, тонут в себе. Три собаки прибегают по щелчку пальцев, светясь в темноте.

Каменный красавец ждет чарку красного меда! Возвышаясь на берегу Рейна, замок Драхенбург словно символ восхищения, словно поднятый вверх большой палец. Он похож на город: столь большое пространство мыслей занимает уже при первом взгляде. Башни и башенки. Шпили. Террасы. Резкие ноты стального, терракотового и охряного цветов. Яркая сгущенная зелень окружает замок, как в утробе сказки. Невероятная высота, с которой видно, как кукольная сине-голубая вода Рейна зажата прибрежными домами.

С террасы неоготического замка виден чудо-городок Кенигсвинтер. Все это снится Анне. Крепость Дракона смеется и дышит открывающимися дверьми. Девушка входит внутрь, и изумлению ее нет предела – стены замка украшены православной росписью и иконами, с потолка Божья Матерь, в своем спокойном парении, словно устремлена к каждому входящему в храм. Анна слышит запах каждения, радостно дрожит.

Белая слеза, в шелк завернуты куски колокола. Закрывая лицо волосами, девочка зажмуривает глаза, затыкает руками уши и, слепая, глухая, опрометью бежит из Драхенбурга. Йоханна останавливает ее, прижимает к себе. Анна – старшая сестра, старше на целых двадцать минут, но неразумная, как дитя. Бабушка Мария ее за это ругает, но любит больше всех. Божья Матерь покидает сон Анны, срываясь с церковной стены, пряча глаза, закрывая лицо синим покрывалом. Драхенбург тает, как гигантская ледовая фигура. Сестры одновременно открывают глаза в Гисене и Москве.

Спящая красавица, постаревшая на сто лет, сквозь мрак зелени, Аня вспоминает об Олеге. Она постоянно достраивает его в своем сознании, как Драхенбург, узнает о нем новое, будто обнаруживает незнакомую башенку, террасу или комнату. Глаза ее смаргивают Олега с сетчатки или силятся это сделать, обиженно дрожа. Верхняя Анина губа такая же пухлая, как и нижняя, и кукольное лицо словно не знает страдания. Под кожей ходят, играют первыми лучами невидимые мышцы. Кто-то прилег отдохнуть на ее ресницы, надо держать их вверх, напрягая нитки ресниц; смотришь горе, а там пятка младенца, как красно солнышко, сияет, освещает проснувшийся мир. Повитуха умывает алые руки. Рождается драгун.

* * *

2017.

Волосяные гребни их касок торжественны.