Папа - Павел Владимирович Манылов

– Останься здесь. Сейчас Игорь Иосифович подъедет, – велел Костыльков охраннику и один пошёл к мосту над городским прудом.

Ровно в 10:00, визжа покрышками, прямо у моста остановился синий «фольксваген».

Открылась водительская дверь, и первой из неё высунулась нога в итальянском полуботинке зелёного цвета. Затем показалась коричневая с серебряным набалдашником трость, опёршись на которую из машины вылез Моцарт.

Моцарт, или Ига-Ося, или Игорь Иосифович Клейн, был старинным другом Костылькова и начальником его службы безопасности.

Они были знакомы ещё с детства. Мама Костылькова была портнихой и часто выполняла заказы Клейнов на пошив и починку одежды. Отношения у семей были хорошие, и дети дружили, хоть и были представителями разных социальных групп. Клейны – профессора филологии – воспитывали сына Игоря, как и подобает классической еврейской семье, в мягкой, но настойчивой заботе, постоянном контроле и прививании ему в первую очередь эстетического вкуса и любви к гуманитарным предметам. Костыльков же – парень из простой рабочей семьи – часто посмеивался над Игорем, над его ежедневными занятиями скрипкой вместо футбола, но по-дружески любил его и пытался, как мог, приобщить к насто ящей «взрослой» жизни.

В семнадцать лет Костыльков потерял родителей и остался совершенно один. Клейны предлагали ему помощь, но он отказался и уехал в соседнюю область, где ему удалось поступить в техникум и получить комнату в общежитии. Игорь Клейн, окончив школу и отлично сдав все экзамены, поступил в медицинский. С тех пор утекло много воды…

Моцарт в два прыжка преодолел ступеньки, ведущие на мост, и через секунду предстал перед своим боссом, партнёром и другом. Они привычно обнялись и, оглядевшись, облокотились о перила моста.

– Какие дела? – первым задал вопрос Моцарт.

– Поганые дела, – поморщился Костыльков. – Москва предложила продать им завод.

– Предложила?

– Пока да, – покачал головой Костыльков и повернулся к Моцарту, – но очень настоятельно рекомендовала это сделать.

– Саныч, это неизбежно. – Моцарт поднял трость и осторожно постучал набалдашником по груди Костылькова. – Я же говорил тебе, что «Росспирт» объединяет все предприятия. Я думаю, что в скором времени будет госмонополия на весь крепкий алкоголь.

– Что ты мне заладил про свой «Росспирт»? – Костыльков раздражённо хлопнул ладонью по набалдашнику трости, отчего она вылетела из рук Моцарта. Не глядя на трость, Моцарт поймал её.

– Я не продам им завод. Он мой, и я решаю, что с ним делать. – Костыльков был на голову выше Моцарта и по-ястребиному навис над ним, пытаясь подавить его своей фактурой и авторитетом. – А ты, – он ткнул пальцем Моцарта в грудь, – начальник службы безопасности завода и должен обеспечивать его неприкосновенность.

– Шеф, стопэ. Решать тут только тебе. – Моцарт, не шевельнувшись, смотрел на Костылькова. – Если тебе нужен мой совет, то я его дам. Если не нужен, то я буду реализовывать любые твои решения.

Костыльков несколько расслабился и начал успокаиваться. Моцарт повернул его за плечо, и они, снова опершись о перила, устремили свои взгляды на противоположный берег.

– Решать тут тебе, ты главный собственник, но подумай хорошо над этим. Когда мы воевали с «болотовскими», это было оправданно. Теперь на другой стороне государство. И оно уже не то, что было десять лет назад, когда группировка малолеток могла штурмом взять отделение милиции и отбить своего кореша.

«Он прав. Почти во всём он прав, – думал Костыльков, разглядывая трубы металлургического гиганта на противоположном берегу, – но должно быть решение. Как говорится, ход конём, который позволит в очередной раз выкрутиться и остаться на плаву».

– Встреться с губером, – прервал раздумья Костылькова Моцарт, – по его позиции ты сразу поймёшь серьёзность намерений Москвы.

– Губернатору я вчера звонил. Говорит, что уехал отдыхать в Испанию. Может быть, правда, а может, просто слился, чтобы не оказаться между двух огней.

– Ладно, прорвёмся. Не впервой. – Моцарт поднял с земли камень и запустил его по серо-зелёной глади воды.

– Э-э, чья тачка? – вдруг из-за спины раздался грубый мужской возглас. Они оглянулись. Около моцартовского «гольфа» стояла чёрная «ауди», из открытого окна которой высунулась бритая голова.

– Моя, – ответил Моцарт.

– Давай убирай на хрен, здесь наше место. – Браток высунул из окна руку и махнул в сторону шатра-кафе, стоявшего рядом с мостом.

– Мужики, поставьте рядом. Через десять минут мы уедем. – Моцарт увидел на пассажирском сиденье второго человека, узнав в нём Азамата – азербайджанца, державшего в городе несколько кафе.

– Я сказал, убирай на хрен свою трахому, а то сейчас тебя в неё засунем и в воду столкнём, – лысый начал рычать, брызжа слюной и помахивая своим огромным волосатым кулаком.

– Пацаны, пацаны, тихо, тихо. – Моцарт, как будто в поисках ключей, начал хлопать себя по карманам. – Сейчас всё уберу.

– Давай быстро, учителка, – почувствовав победу, продолжал кричать бритоголовый.

Моцарт сбежал по лестнице к стоявшим внизу двум автомобилям и, продолжая искать ключи, как маленькая собачка, суетился вокруг.

Подойдя ближе к чужой машине, он вдруг остановился и, закрутившись, с разворота двинул ногой в водительскую дверь.

«Б-б-бах!» – на выдохе впечатал уширо-маваши Моцарт. Дверь сложилась пополам, вырвав кусок металла из корпуса.

Смачно сплюнув на землю, не говоря ни слова, Моцарт пошёл в обратную сторону. «Ауди», взвизгнув тормозами, сорвалась с места и, хлопая мятой дверью, умчалась в город.

– Моцарт, тебя что, в городе ещё не все знают? – с усталой улыбкой спросил Костыльков.

– А что я? – виновато ответил Моцарт – Ты – босс, я в тени. Всё как и должно быть.

Костыльков уловил лёгкие нотки укора в словах своего эсбэшника, но вида не подал.

– Смени машину. Купи «мерседес» или «крузак». Никто не подойдёт.

– Санечка. – Моцарт подошёл к Костылькову ближе и оскалился. – Я езжу на том, на чём хочу. Забьёмся? Два круга по бетонке.

– Ты что раздухарился? – Костыльков взорвался. – Иди проблемы решай, а не хреном с торпедами меряйся.

Друзья молча постояли несколько секунд, испытывая взглядами друг друга, потом Моцарт тронул своего шефа за плечо и три раза постучал тростью о бетон.

– Всё, Саныч, извини, брэк. Я своё место знаю. Давай пока разбег. Я заеду сейчас в пару мест по нашим вопросам, понюхаю, может, что-то ещё прояснится. После обеда буду в офисе.

Они пожали руки, обнялись, и Моцарт, насторожённо оглядываясь по сторонам, сбежал по ступенькам к своей машине. Он аккуратно развернулся и не спеша поехал прочь от набережной.

Костыльков остался и, когда «гольф» скрылся за поворотом, медленно зашагал по мосту в противоположную сторону.

«Странный он сегодня какой-то. Сорвался по-мальчишески. – Он вдруг рассмеялся, вспомнив лицо бритоголового после удара в дверь. – Классный мастер. Чемпионом мира мог бы стать».

Костыльков с теплотой думал о друге. Он вдруг вспомнил детство,