Волжский рубеж - Дмитрий Агалаков

– И что вы предлагаете, Боске? – спросил Канробер, которого уже захватил ход мыслей талантливого и бойкого подчиненного, увлек с головой!..

– Русские совершили роковую ошибку: имея огромную армию, они посылают ее на англичан частями – и посылают вслепую. Пока русские додумываются сделать новый шаг, англичане уже успевают перестроить позиции! Иначе им давно бы пришлось худо! Не дайте же нам, мой генерал, совершить роковую ошибку русских! Удар должен быть цельным и быстрым, как выпад змеи! Дайте мне десять тысяч солдат – и мы прикончим русских у их Сапун-горы! Мы укроем их костями крымскую землю! Это можно и нужно сделать в ближайший же час! Если Меншиков и Горчаков не проснулись прежде, они уже вряд ли проснутся! Каждый час, я предчувствую это, лишает их воли! Дайте мне эти десять тысяч – и я принесу вам победу!

Канробер отвернулся – краска бросилась ему в лицо! Какой грезился выгодный финал?! Англичане остановили русских, потеряв стольких героев, они же, французы, добьют раненого русского медведя! Лицо Канробера пылало! О, это была обольстительная и вдохновляющая перспектива! А какова будет слава?! Но если действовать, то действовать надо было и впрямь стремительно! Не теряя ни минуты!

Сейчас же!..

Главнокомандующий французским экспедиционным корпусом Франсуа Канробер обернулся к своему лучшему генералу и кивнул:

– Вы получите десять тысяч бойцов, Боске! Нет, не так, мой славный генерал! Даю слово: вы их уже получили!

В полдень на высотах Сапун-горы, занятых англичанами, раздались радостные вопли! «Да здравствует Франция!» – кричали англичане – солдаты и офицеры, приветствуя свежие силы союзников. Они ждали их! Французские полки пришли как раз вовремя, когда в генералитете англичан началась заметная паника, а многие высоты горного хребта, за эти часы по несколько раз переходя из рук в руки, оказались заняты бесстрашным противником. Одним из таких горных плато, уже три раза переходившим от англичан к русским и наоборот, было плато под Сапун-горой.

В половине первого дня свежие силы французских гвардейцев Боске и англичан Бентинка ударили по русским, выдавили их с каменного карниза и стали теснить к верховьям Килен-балки.

Русским солдатам и офицерам было обидно до слез. Столько полегло тут людей – и такой прискорбный финал! До последнего, погибая под огнем уже французской артиллерии, русские ждали появления новых сил, но тщетно! Никто не приходил к ним на выручку – ни с севера от Севастополя, ни с юга от Чоргуна. Они, героически сражавшиеся за каждую пядь гористой крымской земли, оказались одни-одинешеньки!

В это же самое время был дан общий приказ об отходе армии на прежние позиции.

Это значило только одно – поражение. Но поначалу никто и не поверил в такой приказ. Думали – ошибка вышла! Нет, ошибки не было! Генерал Данненберг признавал свое поражение и приказывал уходить.

От Охотского полка осталось не более четверти состава! И то благодаря тому, что на помощь два раза приходили ополовиненные Селенгинский и Якутский полки. Старшие офицеры почти все выбыли из строя. Их из штуцеров отстреляли снайперы англичан. Остатками полка командовал капитан Зайцев – командир четвертой роты. Другого ротного, Алексея Черенкова, вынесли с поля боя в Килен-балку, где сейчас расположился целый походный госпиталь. Остальные ротные были убиты. Госпиталь оказался почти без врачей. Сюда просто сносили всех увечных, истекающих кровью, контуженых, и легкораненые ухаживали за тяжелоранеными. Все ждали санитарных повозок, о которых никто не подумал в начале битвы! Ворвись сюда англичане, они бы с радостью перебили тысячи две, а то и три неспособных защищать себя людей!

Только далеко за полдень, через час после приказа генерала Данненберга, Петр Алабин дал приказ об отходе. Все еще думал, а вдруг случится чудо и подоспеют свежие силы? Наши! К англичанам ведь подошли! В это же время на плато, заблаговременно обстрелянное французской артиллерией, ворвались и союзники большим числом. Отстреливаясь, остатки роты Черенкова, человек двадцать, как и остатки других рот, стали пятиться к обрыву. «Уходим, Пашка, уходим! – надрывая голос, кричал Алабин. – Забирай своих! Не медлить, солдаты!» А бежать так не хотелось! Но потом англичане и французы, силы которых явно превосходили силы противника, пошли на оставшихся охотцев в штыки. Петр Алабин был одним из последних, кто уходил с плато. Гриднева рядом уже не было. И когда двое французов с ружьями наперевес решали, кто первым проткнет русского офицера с одной только саблей в руке, рядом появился русский солдат. Он пальнул прямо в лицо первому французу, тотчас отлетевшему и забрыкавшемуся на камнях, а второго, ошеломленного и не ожидавшего такого выпада, ловко по-змеиному ткнул штыком в живот – и хотел было французский гренадер увернуться и отбить русский штык, да не успел!

– Ваше благородие, уносить ноги надо! – услышал Алабин крик солдата. – Вон их сюда сколько несется! Сейчас тут будут! Бежим, ваше благородие! Успеем еще помереть-то!

Они бросились вниз со склона. Впереди россыпью уходили охотцы. Сейчас тысячи русских, получив приказ об отходе, сползали с гористого хребта по всей его неровной дуге. Сзади палили французы. Их становилось все больше у края плато, но преследовать русских они не решались. Выжил в такой битве – не искушай более судьбу. Радуйся! Зато били по отступавшим из штуцеров, и прицельно били! Но и русские отвечали им: на ходу, не оглядываясь, перезаряжали ружья, затем поворачивались, припадали на колено и стреляли в ответ. И то и дело, ловя свинец, вскидывали руки и падали на камни. Нынче не погибнуть надо было постараться!

– В ад сходив, вдвойне жить отрадно, верно, ваше благородие? – словно читая мысли штабс-капитана, спросил солдат.

Отойдя шагов на двести, они спрятались за огромным камнем, как раз на двоих. Стоило перевести дух!

– Твоя правда, солдат, – кивнул Алабин.

– А сабелька где ваша, господин капитан? – выдыхая, спросил его спаситель. – Вроде в руках была?

Петр Алабин взглянул на пустые руки, стал хлопать себя по бокам, ухватился за ножны.

– Да в ножнах же она!

Солдат рассмеялся:

– И впрямь! Вы ею так махали, думал, целый полк порешили! А потом гляжу – нет ее!

– Фу ты, черт! Она ведь мне дорога – подарок! Ты тоже ружьишком-то намахался – и прикладом, и штыком!

– Ага!

– Спасибо тебе, – Петр Алабин, все еще отдуваясь, хлопнул солдата по сильной рыжеватой руке. – Спасибо, родной.

И только тут посмотрел на своего спасителя. Жидковатые светлые усы, чуть конопатое лицо, выгоревшие пшеничные волосы. И глаза – синие, смеющиеся, с затаенной печалью. Петр нахмурился. Не видел он его прежде!

– Ты кто ж такой, голубчик? – спросил Алабин. – Почему не знаю тебя? Из чьей роты?..

– Рядовой Томского полка Иван Журавлев! – козырнув сидя, вытянув ноги, отозвался тот. – Вторая рота, второй взвод, дивизия генерала Соймонова.