Книжный в сердце Парижа - Лоренца Джентиле

что придержу книгу до отъезда.

Кто может вылечить меня?

Служить утешением

нуждающимся.

Незнакомцам.

Родиться сломленной, умереть счастливой.

– Представь, что я уже в перчатках, – говорит Юлия, показывая мне руки.

Я даю ей продолжить монолог, но затем прерываю снова. Она рассказывает об украшениях, но на ней ничего нет.

– Подожди минутку, – говорю я ей и бегу вниз, где отпираю замок кладовки и открываю чемодан. – Можешь взять вот это, – предлагаю я, возвращаясь с серьгами фламенко.

Я замечаю, что за время ожидания Юлия съела несколько ложек риса, который я для нее приготовила. Она ни в какую не хотела обедать, но в ее положении это недопустимо, так что я была непреклонна.

– Сейчас покажу, – говорю я, садясь вместо нее в кресло и надевая серьги-клипсы. Я повторяю последние фразы ее монолога, снимая сначала одну, потом другую серьгу, и резко бросаю их на пол.

– Отлично! – Кажется, мое выступление произвело на Юлию эффект. – Ты молодец!

Она забирается обратно в кресло. «Смерть кругу Иттена!» – думаю я, глядя на юбку цвета фуксии и желтую футболку, которые на ней надеты. Чтобы выработать индивидуальный стиль, нарушать правила просто необходимо.

Юлия складывает руки на груди.

– Серьезно, ты хорошо играешь.

– Давай еще раз, у нас осталось совсем мало времени.

– Ты тоже могла бы пройти прослушивание.

Если бы она только видела мою репетицию монолога Скарлетт О’Хара однажды воскресным утром, когда никого не было дома. Чтобы воспроизвести платье, которое героиня сшила своими руками для встречи с Реттом, я завернулась в занавеску в гостиной и порвала ее по всей длине!

Нашу беседу прерывает Сильвия Уитмен.

– Как идет репетиция? – спрашивает она, забирая со стола какие-то бумаги. Она откладывает книгу и вдруг что-то вспоминает. – Это тебе. – Она протягивает мне открытку, которую достала из кармана бирюзового платья. – Продолжайте, я ухожу, – говорит она, торопливо выходя из комнаты и аккуратно закрывая за собой дверь.

Я смотрю на открытку: это акварель с изображением собора, в синих тонах с розовыми бликами. Архитектурное сооружение едва различимо сквозь туманную дымку.

– Моне, – подсказывает Юлия из-за моего плеча.

Я переворачиваю открытку, чтобы прочитать подпись. Ну почему здешние обитатели всё всегда знают? Руанский собор.

Открытка отправлена по почте на адрес книжного магазина, адресатом указана я.

Олива, дорогая, мне пришлось уехать по срочному делу. Я потом тебе все объясню.

Потерпи еще пару дней, не больше. Я должна рассказать тебе кое-что очень важное. Это касается меня и нашей семьи.

Подожди меня. Ты дождешься?

Твоя Вив

Я перечитываю текст до тех пор, пока его смысл окончательно не теряется, если он в принципе там был. Что-то о нашей семье? Сердце стучит в висках.

– Нина из «Чайки»! – вдруг восклицает Юлия.

– Что, прости? – переспрашиваю я.

Она доела весь рис.

– На прослушивании ты можешь сыграть Нину. У нее прекрасный монолог в конце пьесы.

Монолог Нины. Именно он так тронул тетю во время нашего первого похода в театр. Нина, я?

– Да что ты! – говорю я Юлии. – Прослушивание ведь будет на английском?

– На английском и на французском. Ты же хорошо знаешь английский.

– Хватит думать обо мне, пора сосредоточиться на тебе.

Она что-то бормочет, заканчивая словами:

– Думаю, тебе следует хотя бы его прочитать.

Дорогая Олива, теперь еще и забастовка?! Три дня! Тогда я попрошу Мару написать отчет и передать его Руджеро. Руджеро попросил нас подумать о дистрибуции. Может, тебе еще что-нибудь придет в голову, кроме спортзалов? Если что, можем рассмотреть вариант партнерства. Меня вызывают.

До скорого,

Вероника

На улице ослепительно светит солнце. Я вспоминаю, как всего несколько дней назад выглядывала в это окно, чтобы проверить, не идет ли тетя Вивьен.

Меня не было в офисе три дня, но кажется, будто прошли недели. Судьба компании может измениться в одночасье. А я сижу здесь. Неужели мой отъезд должен был произойти именно в этой напряженной ситуации? Я размышляю над тем, почему я до сих пор не вернулась, и в этот момент мне звонит отец.

– Надеюсь, ты не против, что я продолжаю решать твои головоломки, – начинает он. – Перешел на сложный уровень.

– Молодец, папа.

– Я занимаюсь судоку по вечерам, в беседке в саду. Как это ни странно, но решение можно найти всегда.

– Решение можно найти всегда, это правда.

– Даже когда это кажется невозможным.

Решение можно найти всегда, даже если это кажется невозможным. Отец звонит мне уже второй раз за несколько дней. И его глубокие мысли, конечно, интереснее, чем печенье с предсказаниями.

– Я рада, что ты увлекся судоку, папа.

Я надеюсь, что разговор продолжится в том же духе, на волне прорицаний и благих намерений, но вместо этого он принимает обычный оборот: «я не понимаю», «ответственность», «дом», «я уверен», «твоя мама», «возвращайся». Все, что я могу ответить, – это «Извини. Я скоро вернусь. Обещаю».

С тяжелым сердцем я направляюсь в ванную комнату; голова горит, я ощущаю собственную бесполезность. Я останавливаюсь в прихожей: дверь в комнату закрыта, из-за нее не доносится ни звука. Мне представляется, как я дергаю за ручку, открываю дверь и проверяю, не проснулся ли Джордж Уитмен.

«Верно ли я поступаю? – спросила бы я его. – Я оставила все в подвешенном состоянии и сижу здесь, жду. Жду тетю. Хотя сама уже не понимаю, чего я жду…»

Я воображаю, как стою в дверях, а он улыбается, проводит костлявой рукой по своим пушистым волосам, подтягивается, опираясь на подушки, и приглашает меня присесть к нему на кровать. Он бы ответил: «С тех пор как исчезла твоя тетя, твой отец отдалился от всего и всех. Долгие годы он продолжал жить обычной жизнью, но душа его как будто улетела, застыла, лишившись эмоций. Но ты слышала, что он сказал сейчас по телефону? Он волнуется. А волноваться – это эмоция… Он помогал твоей маме по дому, он начал решать судоку. Теперь каждый вечер он делает что-то, что ему нравится. Разве можно заниматься этим, не имея души?»

Моя ладонь уже лежит на дверной ручке, но я успеваю вовремя остановиться.

Наверное, все-таки не стоит беспокоить Джорджа.

Единственное, чего бы мне сейчас хотелось, – это посыпать сахаром крем-брюле, а затем карамелизировать его с помощью кулинарной горелки.

Художественная литература. Мне нужно расставить по полкам вновь поступившие тома, которые я достаю из маленькой подсобки, используемой как склад. Я стараюсь отогнать мысли о том, что, когда я спустилась вниз, Виктора там не было.

– Он ушел с девушкой, – сказал Чарли. Хоть я и не спросила, уверена, что это та самая домохозяйка-убийца.

– Извини, можно спросить? – Парень в синем вельветовом пиджаке ждет моего внимания. – Мне нужно выбрать подарок сестре.

Семь труб апокалипсиса! Клиент обратился ко мне за советом! Я с ужасом ждала этого несколько дней. Я собираюсь направить его к Чарли, но тот говорит по телефону, а у кассы уже образовалась очередь. Чтобы потянуть время, я спрашиваю, какой жанр предпочитает его сестра. Он не знает. Я быстро перебираю в уме известные мне книги. «Тропик Рака». «Дневник» Анаис Нин и «На дороге», с которой знакома понаслышке… «Обрученные», но кто помнит, о чем там речь. «Остров Артура» и «Анна Каренина», которая так нравилась моей тете.

– Ей нужно что-то для поднятия настроения, – поясняет парень, приходя мне на помощь.

Я не даю ему договорить, бегу в отдел поэзии, достаю с полки экземпляр сборника, который читаю сама, и протягиваю ему. На большее я неспособна.

Парень с озабоченным видом вертит книгу в руках. Я молю бога, чтобы он больше ни о чем меня не спросил.

– Отлично, – улыбается он, – спасибо.

Я смотрю, как он подходит к кассе и о чем-то беседует с Чарли.

Может быть, спрашивает его мнение? Но он оплачивает покупку.