Кадуцей - Давид-Анастас Максимов

Я проходил по до боли знакомым коридорам, освещенным вечерним солнцем, и меня начали пробирать воспоминания, пускай учеба была не очень интересная, но свою спокойную жизнь теперь я начал ценить куда больше прежнего.

Прибывая в порыве воспоминаний, я открыл дверь в комнату, и передо мной оказался все тот же бардак, который я оставил, когда пошел утром в магазин.

— Да-а-а, долго же я за продуктами ходил, — произнес я с улыбкой и закрыл за собой дверь.

Но чем дальше я заходил в комнату, тем больнее мне становилось. Сначала я увидел не застеленную кровать, в которой тогда спала Сабрина, потом увидел свою открытую зажигалку, взяв ее, я понял, что там не осталось ни капли топлива. Рядом с пустой зажигалкой лежала полупустая пачка сигарет. Чуть дальше я увидел десятки исписанных страниц, где, правда, сложно было выцепить хоть какие-то крупица информации. Единственное, что я понял — Сабрина очень сильно страдала. Мне начало казаться, словно вся моя квартира пропитана чувствами боли и скорби. У меня начали наворачиваться слезы. Я старался хватать ртом воздух, чтобы сдержать подступающие эмоции.

Наконец, подавив лавину чувств, я вытер слезы и направился искать Сабрину. Вот тут и начались те самые встречи и расспросы. «Давид? Стоп, ты же умер? Откуда ты здесь? Что произошло? Правда?» — все это я услышал за вечер не меньше пары сотен раз, по крайней мере мне так показалось. Первые раза три я даже честно на все отвечал, но с каждым новым вопросом мои ответы становились все короче и шаблоннее, а в один момент я просто начал отмахиваться, желая поскорее увидеться с самым дорогим для меня человеком.

По приходе в корпус Сабрины, я ее там, однако, не застал, зато встретил ее соседку, которая много чего мне поведала после того, как я объяснил, что со мной стало.

— Сабрина сказала, что поехала на твою могилу, она стала ездить туда каждый день, так и большую часть времени теперь проводит у тебя в комнате. Сначала вахтерша отказывалась выдавать ей ключ, однако вскоре сдалась. Сабрина каждый день тебя вспоминает и уже практически забила на учебу. Иногда она не ходит на пары, а просто уходит в твой корпус общаги и запирается у тебя, так что, если ты сможешь ее образумить, я буду крайне признательна.

Я был так поражен, что даже не нашел, что ответить и лишь сорвался в сторону своей могилы.

Не очень хотелось вновь так скоро выезжать за черту города, однако я не мог больше ждать. Сердце начинало колотиться все быстрее от одной мысли о скорой встрече с Сабриной. Мы прошли через многое, и вскоре все, что мешает нам, должно закончиться: в воскресенье я разберусь с Кукловодом, Гарротой и вообще со всей сектой, и тогда мы будем наслаждаться каждым мгновением жизни, несмотря на бренность этого мира. Мы будем радоваться и грустить вместе. Наконец у меня появился человек, которому я готов довериться. Когда все закончится, то она узнает обо всем, я расскажу ей все, и, если даже после этого она решит остаться, значит я буду предан ей до конца своей жизни. Наивно? Соглашусь, но разве это плохо? Иногда именно наивность дает нам то спокойствие, о котором мы все время грезим. Я верю в лучшее и надеюсь, что достигну именно счастливого будущего.

Мои размышления вновь съели большую часть пути, потому путешествие до пустого гроба стало куда короче. Солнце уже опускалось за горизонт. Как же красиво выглядит могила в лучах закатного солнца. Однако Сабрины здесь нет, наверное, мы разминулись. Мой взор приковал ствол дуба. Когда я осознал, что там нарисовано, то мне бросило в дрожь. Посох, обвитый двумя змеями. Кадуцей.

Обратно я бежал, однако держал я путь домой через кладбище, где лежал мой отец. Мне нужно было кое в чем разобраться. Я ясно помнил тот день, когда перестал навещать отца, тогда меня что-то очень сильно напугало, но я не понял, что именно. Наконец, добравшись к могиле отца, я прозрел. На его надгробии по углам были высечены маленькие символы посохов, обвитых змеями. Когда же это все началось?

«Давно, слишком давно, чтобы думать об этом. Сейчас тебе следует волноваться о себе», — заговорил неожиданно голос. Я почувствовал слабость в ногах и опустился на колени. Где-то недалеко послышался шорох. Я повернул голову и увидел чей-то силуэт, у меня не получилось разобрать кто это конкретно был, но он заговорил со мной. Его голос был изменен.

— Ты так предсказуем, что мне аж противно. Я мог бы убить тебя прямо сейчас, но это будет слишком скучно. Боже, как же ты жалок, надеюсь, что хоть на балу ты меня развлечешь.

У меня перехватило дыхание, когда я понял, что передо мной стоит Кукловод. Во рту пересохло и язык меня не слушался, говорить было тяжело, и я только и смог, что потянуться к нему рукой. Он ударил по ней своей тростью.

— Тронешь меня — и твой пустой гроб мигом перестанет таковым быть.

Еще удар. Теперь по затылку. Теряю равновесие и падаю лбом на каменную плиту могилы отца. Иронично, однако. Сознание в который раз покидает мое бренное тело. Тьма. Тишина.

Торжественное возвращение моего сознания в тело произошло где-то в районе полуночи. Поражаюсь своей удаче. С такими отключениями я должен был уже пару раз умереть просто от ударов о всякие предметы вокруг, однако я все еще живой. С трудом поднимаюсь и на шатающихся ногах иду в сторону общежития. Какое счастье, что еще на первом курсе, я открыл черный ход, чтобы можно было возвращаться в любое время. Дергаю за ручку. Ничего. Еще раз и еще. Не поддается.

— Черт, только этого не хватало, — произношу я и ударяю дверь кулаком.

Облокотившись на стену, я сползаю вниз, достаю сигарету, зажигалку и курю. Небо, что удивительно, чистое, так что мне прекрасно видна вся звездная карта. Помню, что когда-то мне очень была интересна астрономия, а потому сейчас я мог хоть как-то коротать время, соединяя точки на небосводе. Точки складывались в отрезки, отрезки в фигуры, фигуры в персонажей, а уже персонажи в истории. Все-таки большую работу проделали древние греки, изучая космос. Сейчас почти каждый знаком с хоть какой-то частью греческой мифологии, удивительно, не правда ли?

Пачка сигарет постепенно пустеет, время течет, а я все также сижу у черного входа, надеясь, что он вот-вот откроется. Однако надежды тщетны. Радует лишь то, что я пока не восстановился в универе,