Кадуцей - Давид-Анастас Максимов

меня одарили лучезарной улыбкой, которая хотя бы на мгновение смогла облегчить ту ношу, которую я себе сам придумал. Я постарался улыбнуться в ответ, но, кажется, что получилось у меня не так хорошо, как я планировал. Девушка села рядом со мной и обняла меня.

— Слушай, я знаю, что тебе тяжело, и знаю, что ты, скорее всего, винишь себя во всех тех смертях, которые сопровождают тебя, но, пожалуйста, не сдавайся, я верю, что ты справишься. Ты нам очень нужен.

Возможно, она предполагала, что эти слова должны мне помочь продолжить бороться, что благодаря ее поддержки мне станет легче, однако она ошиблась. Ее словами отдались ножевым ранением на моем сердце, а мое лицо исказила гримаса отвращения. Вся столовая начала казаться мне полна гнилых людей, я начал видеть, как из них всех льется ненависть, я почувствовал, как Марго втыкает мне нож под ребро. Я готов был поклясться, что видел, как у этого милого, на первый взгляд, создания вырастают дьявольские рога и хвост. Она подняла на меня взгляд, и я увидел, как ее глаза залились кровью, а зрачки стали прямоугольными.

— Убери свои лапы, ведьма, — мне показалось, что мой голос звучит несколько иначе, вернее это был уже не просто мой голос. До моих ушей доходили вибрации не одного, а десятков голосов, произносящих мои слова в унисон, я ощущал, как чувство презрения к этой девушке переполняет меня, мне стало невыносимо тошно находиться рядом с ней, а в сознании зависла одна мысль: «УБЕЙ ЕЕ, УБЕЙ ЕЕ, УБЕЙ ЕЕ». Я слышал, как доселе ненавистный мною голос ласкал мой мозг предложением, от которого я просто не мог отказаться, однако благодаря усилию воли, порыв к свершению публичной казни был подавлен.

Мне Марго все еще виделась в образе дьявола, однако на самом деле, на ее глазах начали наворачиваться слезы, но меня это никак не трогало. В последнее время я уже утратил понимание своих эмоций и, в целом, потерял связь с организмом. Меня уже мало волновали другие люди, и, хотя я понимал, что мне не стоит от них отдаляться, сейчас я не мог ничего с собой поделать. Мне топила привычка вывозить все в одного.

Поднявшись из-за стола, я направился в комнату, где должна была начаться моя физическая подготовка. Пока я шел по коридорам, которые словно линии метро петляли из стороны в сторону, мне стало предельно ясно, что никому я не нужен здесь, все лишь хотят моими руками устранить всех адептов «Звезды», сделать на них облаву и превратить меня в козла отпущения. Ярость заполнила мою грудь, она мешала дышать, мешала сердцу перекачивать кровь, напряжение в мышцах росло, и я чувствовал, что первый же встреченный мною человек отправится к праотцам.

Еще один поворот, и вот он — долгожданный мальчик для битья. Довольно высокий парень оборачивается, бросает недокуренную сигарету на пол, наступает на нее и поднимает на меня взгляд. Мои ноги затряслись, к горлу подступил ком, а сердце начало в бешенном темпе гонять кровь, чтобы мозг все-таки смог отличить реальность от больного воображения. Мои глаза начали слезиться, я отчаянно пытался поверить в то, что это лишь ошибка моего сознания, но где-то в глубине все-таки теплилась надежда, что это происходит наяву. Я упал на колени.

— Скажи же, это все взаправду? — спросил я сквозь слезы, стараясь поднять взгляд.

— Конечно, нет. Давид, как бы я не хотел быть рядом, но сейчас я всего лишь иллюзия твоего сознания, прости, — произнес Артем и поднес руку к моей голове. Я закрыл глаза, стараясь сделать эту иллюзию максимально реалистичной, и у меня получилось. Я почувствовал, как он потрепал мои волосы, но когда открыл глаза, то уже находился в коридоре один.

Поднялся я, наверное, еще спустя только минут пять. Мои руки дрожали, а в горле было сухо, до меня все-таки дошла усталость, что накопилась за бессонную ночь, а желудок начал громко давать о себе знать, ведь я так и не притронулся к еде, более того мне стало ужасно стыдно за то, что я сказал Марго. Судя по всему, мое сознание начало приходить в норму, и моя светлая сторона решила использовать образ лучшего друга, чтобы как-то вернуть мне человеческие чувства. Добрел к Амикусу я с трудом, но, к моему счастью, мне не пришлось ничего говорить.

— Вижу, что тебе тяжело. Здесь есть еда, перекуси и ложись здесь же спать. Умбра настоял, чтобы мы просто обучили тебя обращению с огнестрелом, все равно тебе нужно лишь разузнать о встрече членов секты, а дальше мы все сделаем сами, поэтому тебе осталось лишь встретиться Китобоем и разговорить его, — сказал он и улыбнулся, на моих глазах опять начали наворачиваться слезы. Только сейчас я смог осознать, насколько дорог стал мне этот человек, мне начало казаться, что он стал мне отцом, которого так не хватало.

— Спасибо, — ответил я, утерев слезы, и быстро перекусив, лег спать. Заснул я в то же мгновение, когда моя голова коснулась подушки. К счастью, мне не снилось абсолютно ничего, я просто отдыхал, впервые за долгое время, как мне показалось. Проснулся я ближе к полудню, проспав, в итоге, чуть меньше двадцати часов. Подъем был тяжелым, но это напомнило мне мои университетские будни, стало немного тоскливо, но где-то внутри теплилась надежда, что, когда все кончится, я все-таки смогу вернуться в университет и продолжить обучение.

Рядом с кроватью, на столе, лежала записка.

«Как только проснешься, иди в столовую и поешь, потом иди в тир».

Так я и поступил. Поднявшись, направился по этим уже несколько ненавистным коридорам в столовую. Стены пустые, и глазу не за что зацепиться, однако я упорно стараюсь сохранить разум в теле и не дать ему улететь куда-то далеко за пределы Земли. Мысли в голове сменяются одна за одной, но ничего не застывает более чем на миг, что, конечно же, меня радует. Этот поток размышлений дарит какое-то неописуемое спокойствие, которого я уже давно не испытывал. Кажется, это называется безмятежность. Так приятно.

Придя в столовую, я беру еду и направлюсь в сторону стола, где сидел вчера, а в голове сразу всплывают картины вчерашнего дня.

— Надо будет зайти к Марго извиниться, — говорю я себе под нос и меняю направление к другому столу. На удивление, несмотря на воспоминания о вчерашнем дне, я достаточно ровно дышу и ничего меня не тревожит. Где-то далеко боль отдается эхом, но оно такое тихое, что можно закрыть на него