Большой конфликт - Берт Хеллингер

ХЕЛЛИНГЕР группе: Мать демонстрирует ту же позу, что и брошенный ребенок. Видите?

Матери: Встань рядом с сыном.

Она встает рядом с сыном. Ее отец немного отходит назад.

ХЕЛЛИНГЕР группе: Когда мать встала рядом с сыном, ему стало легче. Гораздо легче.

Сын беспокойно двигает руками и смотрит в пол. Хеллингер ставит рядом с брошенным ребенком его мать.

Мать глубоко вздыхает. Мать брошенного ребенка смотрит вверх. Ее ребенок со скрещенными руками опускается на пол и кладет голову ей на ноги.

ХЕЛЛИНГЕР матери: Иди к матери твоего брошенного брата, очень медленно.

Она идет к матери брошенного ребенка и останавливается на некотором расстоянии от нее. Брошенный ребенок ложится на спину и левой рукой обхватывает ноги своей матери. Сын очень неспокоен.

Теперь обе матери подходят ближе друг к другу. Они берутся за руки. Мать вытирает слезы. Мать брошенного ребенка раскрывает ей свои объятья. Они тепло обнимаются.

Через некоторое время матери отрываются друг от друга. Хеллингер просит мать сына встать рядом с матерью ее брата. Они смотрят друг на друга.

ХЕЛЛИНГЕР сыну, когда видит, что тот хочет пойти к своей матери: Иди.

Он подходит к матери, гладит ее по лицу и тепло обнимает. Мать брошенного ребенка то и дело опускает взгляд на своего сына.

Через некоторое время сын отрывается от матери. Он стоит напротив нее, и они улыбаются друг другу.

ХЕЛЛИНГЕР сыну: Скажи своей матери: «Я русский».

СЫН: Я русский.

Они с матерью улыбаются друг другу.

ХЕЛЛИНГЕР сыну: Как ты себя при этом чувствуешь?

СЫН: Хорошо.

ХЕЛЛИНГЕР: Именно. Теперь у тебя есть свое место. Теперь ты больше не лицо без гражданства. Я думаю, на этом можно закончить.

Заместителям: Спасибо вам всем!

Мать вытирает слезы. Мать и сын обнимаются. Отец облегченно выдыхает.

Судьбы

ХЕЛЛИНГЕР группе: Я хотел бы сказать несколько слов о судьбах. Если внимательно посмотреть на то, что мать рассказала здесь о судьбах в ее семье, то это чудовищно. И, как мы видели, эти судьбы продолжают действовать на протяжении многих поколений. Я взял тут только небольшую часть, по сути, всего один фрагмент. И все же этого достаточно, чтобы принести мальчику облегчение. И его маме, конечно, тоже.

Сыну: Ты теперь весь светишься. Приятно это видеть.

Группе: Мы склонны считать такие судьбы плохими и жалеть тех, кто погиб на войне, и отца, который был русским солдатом.

Матери: Там наверняка творились страшные вещи, и его руками тоже. Это было здесь видно. Он бежал не без причин.

Группе: Мы можем проверить, что с нами происходит, когда мы жалеем о таких судьбах. Например, когда нам жаль умершую от голода в Ленинграде бабушку, покончившего с собой дедушку, брошенную жену, возможно, брошенных детей. Что происходит в нашей душе, когда мы испытываем жалость? Мы становимся сильнее или слабее?

Но мы приучены, в том числе религией приучены, испытывать жалость. Что конкретно происходит, когда мы испытываем жалость? Мы кого-то обвиняем. А именно мы обвиняем Бога, как бы мы Его ни понимали. Мы говорим: «Да как такое только возможно!» Мы смотрим на этих людей так, будто им выпал плохой жребий – в сравнении, например, с нами.

Но если встать рядом с ними: с этой бабушкой и с этим дедушкой, с брошенной женой и брошенным ребенком, со всеми остальными – то мы больше или меньше? Как мы можем брать на себя смелость называть эти судьбы плохими, как будто у нас есть право судить и как будто мы знаем, что хорошо, а что плохо?

Здесь мы делаем шаг за рамки наших привычных представлений, тех представлений, которые мы почерпнули в определенных психотерапевтических школах, в психологии, педагогике или даже философии. Там мы остаемся в плену идей, которые оставляют нас за порогом понимания этих судеб и их величия.

Здесь мы можем выйти на другой уровень и оттуда согласиться со всем, как оно есть, не проводя различий и не испытывая эмоций. Просто так. Тогда мы окажемся на духовном уровне силы. Лишь оттуда мы можем в решающие моменты встречаться с такими судьбами и одним уже своим присутствием способствовать изменениям к лучшему.

Настоящее

Вступление

Приведенные ниже тексты представляют собой промежуточные размышления 2000–2004 годов. Их объединяет общая тема: сближение, соединение разделенного, мир после конфликта. Они о желании жить и о любви. Не о той узкой любви, которая нас часто стесняет и стоит на пути у жизни. Они обращены к жизни, всей жизни в целом. Что здесь имеется в виду, описано в следующем тексте.

Человеколюбие

Человеколюбие означает, что я люблю людей такими, какие они есть, радуюсь им таким, какие они есть, сознаю себя таким же, как они, и люблю каждого в его уникальности, не желая, чтобы он был иным, чем он есть.

В этом смысле я люблю и его судьбу такой, какая она есть, даже если я ее не понимаю, даже если она бросает мне вызов, даже если она меня ограничивает и взваливает на меня тяжкую ношу. Его судьба ничем не отличается от моей, если я сознаю, что и та и другая предопределены, а значит, неизбежны.

Тогда я вижу его и себя во власти бо́льших сил, которым мы одинаково подчиняемся, какие бы радости и горести это для нас ни означало. Из согласия с этими силами вырастает истинная любовь к людям, в равной степени обращенная к каждому, поскольку она знает, что никто не лучше и не хуже, не больше и не меньше других, но каждый равен и подобен другим перед лицом чего-то большего.

Что стоит на пути человеколюбия? Оценка. Суждение, что кто-то лучше, а кто-то хуже. Ибо тогда я решаю в своем сердце, кого можно любить, а кого нельзя, кто достоин называться человеком, а кто нет, и в конечном счете, кто имеет право на жизнь, а кто не имеет.

Кто выносит оценку другим, вынужден опасаться, что другие тоже будут судить о нем. Справедливо или несправедливо – не имеет значения, ибо любая оценка в конечном счете несправедлива, поскольку высокомерна. Судя о других, мы ставим себя выше их жизни и судьбы, как будто наша собственная жизнь и наша собственная судьба иные и более человечные. Или можно сказать