Выстрелы на пустоши - Крис Хаммер

Могила Байрона Свифта – в конце ряда. На простом черном надгробии надпись: «Преподобный Байрон Свифт. Тридцать шесть лет. Личность известна Всевышнему».

Мартин долго ее разглядывает, не в силах поверить собственным глазам. «Личность известна Всевышнему» – эпитафия, которую оставляют на могилах безымянных солдат. И вот она здесь, на могиле приходского священника, наглядное доказательство того, что Свифт и впрямь бывший солдат, как сказал Уокер. Однако это еще не все. На могиле – букетик небесно-голубых цветов, пусть и поникших от жары, но явно сегодняшних. Кто-то горюет по мертвому священнику… или тому человеку, которым он был на самом деле.

Мартин щелкает телефоном фото.

Остается лишь вернуться в Риверсенд живым и невредимым. Сгущаются сумерки, а кенгуру выныривают ниоткуда пощипать скудную растительность у обочины, только глаза вспыхивают белым, отражая свет фар. Ошалев от их яркости, зверьки мечутся чуть ли не под колесами. Приходится то и дело сбрасывать скорость.

Внезапно в глаза бьет ослепительный свет, и огромная фура, прогрохотав сквозь наступающую ночь, едва не сдувает Мартина с дороги. Увидев следующий грузовик, он, уже наученный опытом, решает съехать на обочину и пропустить его.

Мелькает мысль заглянуть к Мэнди Блонд и поделиться тем, что обнаружил, или, ничего не говоря, сразу перейти к сексу и повторить прошлую ночь. Впрочем, глаза слипаются. Сейчас только в «Черного пса», на большее он не способен.

В мотеле Мартин почти сразу падает в кровать. Уже перед самым сном в голове складывается итог. Почти год назад Байрон Свифт застрелил пятерых людей, и в тот же день он, Мартин Скарсден, забрался на другом конце мира в багажник старого «мерседеса», где его запер личный водитель.

Мартин опять в багажнике «мерседеса»; на сей раз ему не страшно, а просто скучно. «Боже, только не опять», – вздыхает он, еще не понимая дремотным мозгом значение этого «опять», и лишь потом осознает, что на самом деле спит, а не заперт в допотопном немецком лимузине где-то в секторе Газа. К скуке добавляется раздражение. Считал себя способным на творчество, выход за рамки, а теперь даже в снах рамки теснее некуда. Скучно и досадно.

«Бум! Бум!» – грохочет где-то вдалеке израильская артиллерия, но даже это, скорее всего, проделки разума. Вероятно, дело не в артиллерии. Вероятно, кто-то стучит по крышке багажника. Твою мать! Тут либо заснуть крепче, либо выбираться из кровати. Кошмары порядком достали. «Бум! Бум!»

Какого хрена?

Мартин покидает царство Морфея, ускользая из плена «мерседеса» навстречу новому дню. Пятница, четверо суток, как он в Риверсенде. Кондиционер лязгает вовсю, протестующе гремя какой-то добитой железякой в потрохах: «Бум! Бум! Бум!»

Теперь уже сна ни в одном глазу. Оказывается, кто-то колотит в дверь номера.

– Да иду я, иду!

Как есть, в боксерах и майке, он открывает дверь, и в комнату врывается Мэнди Блонд в сияющем ореоле солнечного света.

– Ну и видок у тебя! Что случилось? – спрашивает она.

– Что? Да ничего. Просто ты меня разбудила.

– Вот как? Н-да, лишнее напоминание о том, что до сороковника лучше не доживать.

– Спасибо. Я тоже рад тебя видеть.

– Войти можно?

– Конечно. Извини за стариковский бардак.

Мэнди входит, и лишь теперь, вне потока ослепительного света, ее удается рассмотреть по-настоящему. Глаза припухшие, красные. Так бы и ответил ей остротой в духе «чья бы корова мычала».

– Что с тобой?

– Думала вчера, ты заглянешь.

– Я и хотел, да поехал в Беллингтон и поздно вернулся. Долгий денек, устал как собака. Ты плачешь из-за того, что я не зашел?

– Размечтался! – Она выдавливает слабое подобие насмешливой улыбки, на щеках – лишь намек на ямочки.

Мартин ждет. Сейчас расколется. Зареванные обычно ищут общества других не для того, чтобы отмалчиваться.

– Мартин, Харли Снауча арестовали.

– Что? Почему?

Мэнди отвечает не сразу, пытаясь совладать с эмоциями. В уголке глаза повисает слезинка.

«В жизни не видал ничего красивее, – думает Мартин и тут же себя одергивает. – Ну и говнюк же я, раз такая мысль вообще пришла в голову».

Мэнди закусывает губу и становится еще краше.

– Что случилось? – спрашивает он.

– Народ говорит всякие ужасы. Будто Снауч кого-то убил у себя в «Истоках».

– Кто именно так говорит?

– Люди. Все.

– А кого убили?

– Ходят слухи, он вызвал страховщика, чтобы оценить ущерб от пожара. А тот нашел тела, жмотяра хренов! Представляешь? Типа Снауч вначале убил людей, а потом позвонил в страховую компанию требовать компенсацию.

У Мэнди вырывается тихий всхлип. Стараясь успокоить, Мартин заключает ее в объятия, говорит, что это просто слухи, такого не может быть, но сам думает: «А вдруг? И что тогда из этого следует?»

– Мартин? – шепчет она.

– Да, Мэнди? – Большим пальцем он нежно смахивает слезинку с ее щеки.

– Мартин, прими душ. От тебя воняет.

Свежевымытый под душем и, благодаря краткой остановке в книжном, свежезаправленный кофеином, Мартин снова за рулем арендованной машины. Мэнди на переднем сиденье нервно покусывает губу. Они едут через гремящий мост, перекинутый через долину затопления, которую река никогда не затапливает. Город остался за спиной, о Лиаме сейчас заботится Фрэн. Скоро закончатся и бежевато-рыжие поля, на смену им придет монохромный мир пустошей, еще дымящихся даже спустя два дня. Мартин находит дорогу с первого раза, но незадолго до «Истоков», усадьбы Снауча, останавливается из-за полицейской машины, стоящей поперек дороги. Когда Мартин с Мэнди подъезжают, из автомобиля выходит Робби Хаус-Джонс, и они приближаются к нему сквозь дым и пепел.

– Отличная тачка, Робби! – в качестве приветствия говорит Мартин.

– Позаимствовал в Беллингоне. Здорово, Мандалай!

– Привет, Роберт!

– Простите, дальше вам нельзя. Служба есть служба. Охраняю тут.

– Кто там сейчас? – спрашивает Мартин.

– Херб Уокер и констебль Гриви из Беллингтона. И этот гад, Снауч. Сержант решил, что мне лучше подождать здесь, и он прав.

– Почему?

– Прибил бы старого мерзавца!

Мартин украдкой бросает взгляд на Мэнди, та держит эмоции в узде, лицо бесстрастно.

– Боже правый, Мартин! Мы рисковали жизнью ради ублюдка в том треклятом пожаре, а здесь в запруде все это время лежали трупы. Теперь понятно, почему он не захотел, чтобы мы заехали в нее на машине. Маньяк хренов!