Философия повседневных вещей, 2011 - Вячеслав Корнев

ребенок вырастает готовым и безальтернативно обученным для конкретной профессиональной роли взрослым. Но возможно, что весь мир взрослых базируется на матрице безотчетного инфантилизма и регулируется за счет самых примитивных, фактически детских желаний, мыслей, слов и действий. Этот закольцованный обмен шаблонами восприятия - эмблема нашего времени. Ведь чем занят всю свою сознательную жизнь нормальный социализированный субъект? Он сначала бессмысленно торопит время своего вступления

152

во взрослые права и обязанности (это примерно треть жизни). Затем энергично работает на приемлемый для себя статус, уровень дохода и потребления, накопительную пенсию и т. п. (еще треть биографии). Наконец, он получает дивиденды от всей предыдущей деятельности, но это обычно период разрушения, усталости, подготовки к смерти. При этом главной задачей обыватель полагает для себя рождение, воспитание и подготовку к такой же точно жизни собственного потомства. Таково оправдание самого существования обывателя, решение проблемы смысла жизни, его психологическая страховка. Оставить после себя и на своем месте еще один генетический экземпляр - значит, как говорят, продолжить ниточку самой природы, не дать ей оборваться. В этой вечной отсрочке («Я этого не добился, добьешься ты», - поучает родитель ребенка, перекладывая на его плечи собственную несостоятельность, свою непрожитую экзистенцию) формализуется самая ходовая иллюзия человеческого бессмертия.

Но бесконечность такого типа может быть названа именно «дурной бесконечностью»: такой характер приобретает вечный ход в шахматах, замкнутая на самой себе лента Мёбиуса, логическая тавтология. Такова и обывательская риторика самоот-сылки: жить чтобы жить, обучать детей необходимости рождать детей (уже в яслях и начальных классах школы ребенок усваивает гендерную роль будущего отца или матери, и этот первичный опыт закладывает весь фундамент его мировоззрения).

В «Символическом обмене и смерти» Жан Бодрийяр говорит о подлинной завороженности современного общества генетической теорией: «...“генезис симулякров” обретает сегодня свою завершенную форму именно в генетическом коде»59. Ген, по Бодрийяру, - это модель идеального цикла,

это неуязвимая, научно и политически обоснованная тавтология. Здесь окончательно снимается вопрос о самой необходимости репродуцирования копий: ведь так положено самой природой, «так доказано учеными». В биологическом круговороте вещества, где человек и животное выполняют одну и ту же «высшую» функцию продолжения жизни, уже никто не спрашивает: зачем это, собственно, нужно, к чему бесконечно крутить маховик природной эволюции? Смысл отдельной жизни, смысл человеческой истории, нравственные или эстетические референции любого конкретного человеческого поступка - все это уже не имеет значения. «Так нужно», «такова природа вещей», «таковы законы науки», т. е. все решено за нас. Просто тяни свою лямку, отдай обществу долги, не забудь посадить дерево, построить дом и вырастить ребенка. Не двигайся против течения, не озадачивайся лишними вопросами. Победившая своих конкурентов парадигма - «научная» теория ДНК окончательно укрепляет современную особь в правильности такого закольцованного мышления. Природная эволюция побеждает человеческую историю, имманентное вытесняет трансцендентное, средство устраняет вопрос о целях:

...порядок целей уступает место игре молекул, а порядок означаемых - игре бесконечно малых означающих, вступающих только в случайные взаимоподстановки. Все трансцендентные целевые установки сводятся к показаниям приборной доски*.

По Бодрийяру, успех генетической теории можно объяснить, помимо прочего, ее политической ангажированностью. Обществу потребления не нужны качественный прогресс,

* Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. С. 129.

154

революции, моральные или философские референции. Ему достаточно количественного роста: увеличения прибыли с продаж, информационного бума, «удвоения ВВП» и т. п. Поэтому модель генетической эстафеты становится для него идеальным оправданием статики и репрессивности существующих порядков:

В ходе бесконечного самовоспроизводства система ликвидирует свой миф о первоначале и все те референциальные ценности, которые она сама же выработала по мере своего развития. Ликвидируя свой миф о первоначале, она ликвидирует и свои внутренние противоречия (нет больше никакой реальности и референции, с которой ее можно было бы сопоставлять) -а также и свой миф о конце, т. е. о революции60.

Впрочем, даже не вникая в такие подробности, замечу, что система взаимных отсылок «родители - дети» - это матрица принудительной и герметичной коммуникации, напоминающей фактуру садомазохистской связи. Не случайно так агрессивно социальное давление на еще не проникшихся семейными заботами индивидуумов - что выражается и в репрессивных государственных мерах (например, в налоге на бездетность), и в своеобразном «заговоре женатых»: бесчисленных попреках, «подначиваниях» и провокациях женатых в адрес холостых. Само существование безбрачных и бездетных непереносимо для уже клонировавших себя мещан. Это настоящий вызов их системе ценностей, это удар по устоявшемуся «порядку вещей». Поэтому в гоголевской «Женитьбе» Кочкареву совершенно невыносима избавленная от семейного бремени ленивая свобода Подколесина:

Кочкарев. Ну, ну... ну не стыдно ли тебе? Нет, я вижу, с тобой нужно говорить сурьезно: я буду говорить откровенно, как отец с сыном. Ну посмотри, посмотри на себя внимательно, вот, например, так, как смотришь теперь на меня. Ну что ты теперь такое? Ведь просто бревно, никакого значения не имеешь. Ну для чего ты живешь? Ну взгляни в зеркало, что ты там видишь? глупое лицо - больше ничего. А тут, вообрази, около тебя будут ребятишки, ведь не то что двое или трое, а, может быть, целых шестеро, и все на тебя как две капли воды. Ты вот теперь один, надворный советник, экспедитор или там начальник какой, бог тебя ведает, а тогда, вообрази, около тебя экспедиторчонки, маленькие такие канальчонки, и какой-нибудь постреленок, протянувши ручонки, будет теребить тебя за бакенбарды, а ты только будешь ему по-собачьи: ав, ав, ав! Ну есть ли что-нибудь лучше этого, скажи сам?

Подколесин. Да ведь они только шалуны большие: будут все портить, разбросают бумаги.

Кочкарев. Пусть шалят, да ведь все на тебя похожи - вот штука.

Подколесин. А оно, в самом деле, даже смешно, черт побери: этакой какой-нибудь пышка, щенок эдакой, и уж на тебя похож. Кочкарев. Как не смешно, конечно, смешно. Ну, так поедем.

Зато сколько веселого злорадства вызывает затем у семейных символическая гибель еще одного независимого субъекта - добро пожаловать в наш клан! Допрыгался, добегался, дорогой! А мы что говорили!

Но, конечно, сказанное касается в основном проблемы отношения взрослых к детям, но не надо забывать о полной взаимосвязанности курицы и яйца. Прочитав в свое время «Элементарные частицы» Мишеля Уэльбека, я лишний раз убедился в том, что возможность счастливо миновать трав-

156

матичный мир детства очень мало связана с условиями родительского или школьного воспитания. Можно понять граждан, жалующихся на педагогический формализм советской школы или на развинченность современной образованщины. Но стоит вспомнить хотя бы популярную метафору школы-мясорубки из фильма Алана Паркера