Семь миллионов сапфиров - Денис Калдаев

Этот журнал перевернул все мое мировосприятие. Я невольно съеживался во время чтения. Неужели меня тоже ждет безумие? Ведь больше всего я боялся сойти с ума и причинить вред Ионе или еще кому-нибудь. Меня вдруг царапнула мысль: верно ли то, что сумасшествие отнюдь не грозит человеку, если ему сделали Анализ сразу после рождения? Что, если бы я знал об ограниченности своей жизни еще с пеленок, а благоразумное воспитание заставило бы меня воспринять это как неоспоримую данность? Боялся бы я тогда за свой разум?

Я вспомнил город Лье-де-сад. Тот самый мегаполис-эксперимент, о котором однажды рассказывал мне Арктур же Софен. Еще со времен образования Эйорхола там было принято делать Анализ детям сразу в палатах роддома. Каждый житель Лье-де-сада уже с молоком матери впитывал информацию об отмеренных ему годах.

– Это невероятно странное место, – говорил Арктур. – Я был там проездом. Все жители словно под гипнозом, вечно улыбаются такой жуткой, растянутой улыбкой. А на каждом втором плакате: «Внесем в нашу жизнь меньше неопределенности!» Вы не поверите, но почти у каждого из них начисто отсутствует страх перед смертью. Вернее, его мистическая составляющая. По-моему, их совсем не заботит дата Х.

– Неужели они все довольны отведенными им годами? – спросил я.

– Видимо, да. Это знание вкладывается в голову ребенка еще с младенчества. А потому смерть воспринимается как данность. Там даже случаев суицида почти нет. Помню, при мне один мальчик гордился, что проживет 72 года и еще пару месяцев, при этом другой без тени зависти говорил, что умрет в 23 года, какая-то крохотная девочка хлопала глазками – мол, ей жить еще меньше – 15 лет и 3 месяца. Я осторожно спросил, боится ли она. Она сказала, что «так надо».

– «Так надо»? – изумился я.

– Именно! – воскликнул Арктур. – А взрослые лишь посмеиваются над скорой смертью, а если она далеко, то и вовсе не помнят о ней. Там даже разработаны и введены особые стандарты – «Правила жизни разных классов». Все разложено по полочкам, что делать и куда стремиться, если на твоем счету год, пять лет, десять лет и так далее. Очень доступно.

– Странно, что до сих пор повсеместно не ввели этот «ранний Анализ».

– Думаю, дело за малым, – сказал Арктур. – Уверен, что скоро его будут делать всем новорожденным деткам…

В начале августа до Фарфаллы дошла новость о самоубийстве директора детского дома Самшира. Одному Богу было известно, каким же образом этот человек, к своему почтенному возрасту ставший агнцем, до сих пор оставался на столь ответственном посту.

Вспоминая его тощее испитое лицо, его безграничную преданность Анализу, я не мог поверить в трагедию. По городку ходили слухи, будто виной всему было безумие. Директор сошел с ума от любви к одной девице легкого поведения.

Эта красавица, бесподобная Патриция, чье тонкое запястье обвивал золотой браслет с кулончиком в виде бразильской пумы, в своем чарующем обличье могла обворожить любого мужчину. Директор долгие годы добивался ее руки, но однажды Патриция исчезла, просто исчезла, и больше ее никто не видел. Мысль о том, что она уже никогда не войдет в его жизнь, ее едва уловимый запах, который еще витал по мрачным комнатам, привели его в сад, где распустились черемухи, осыпанные белым конфетти нежных цветов.

Говорили, будто он вспомнил некую забытую притчу, которую рассказывала ему мудрая бабушка, притчу о шестилистных цветочках сирени, несущих счастье и избавление от бед. Что сто́ит найти такой цветок – и в жизни снова наступит белая полоса, все возобновится с чистого листа, и он возблагодарит Бога за оказанную милость. Словно пятилетний ребенок, лелея в груди чувство надежды, он подошел к роскошной сирени, которая раскинула свои фиолетовые кудри рядом с беседкой.

Он был уверен, что в этой сирени заключено все его существование – сто́ит найти драгоценное соцветие, и все изменится. Это был последний шанс на лучшее. Он даже убедил себя, что тогда неземная Пат вернется к нему, он бросит проклятую работу, и они вместе откроют ювелирную лавочку, как он мечтал с детства; у них родятся две прелестные девочки, которые будут изумительно играть на рояле, а сам он умрет стариком, счастливым и древним. Так он рассуждал вслух, и его случайно услышал садовник с соседнего участка.

Директор протянул руку к благоухающим сиреневым гроздьям, заострил свой взгляд, но тотчас же побежал к другому кусту, вгляделся в ветви и вдруг начал бешено рвать ароматные соцветия и листья, а после швырять их на раскаленную землю. Затем он глубоко втянул искалеченный запах весны со своих мокрых ладоней и опрометью помчался в дом: казалось, будто он обезумел.

– Они все шестилистные! Как такое возможно? Абсолютно все! – Гримаса боли исказила его лицо. – Они все обманывают меня, все презирают… Они просто смеются надо мной! Даже эти мерзкие цветы! Они все заодно с дьяволом.

Он вбежал в темную комнату и налетел на книжную полку. Она рухнула, образовав пыльную бурю, в которой в мгновение ока утонули сотни разноцветных энциклопедий и доисторических фолиантов, древнеегипетские папирусы и пергаменты, его собственные писательские труды и почетные медали. Он запрыгнул на лакированный столик, сорвал с петли турмалиновую люстру, сокрушил ее о паркет, сдернул с себя мягкий кожаный ремень, который в знак уважения подарила ему Пат, и, даже не подозревая, что именно в эту секунду наступила его дата Х, связал морскую петлю и повесился.

Я еще помнил те дни, когда директор говорил на лекциях, что дата Х совпадает даже у самоубийц. Если психика человека ломается, время для него начинает течь по-особенному. Один день кажется целой неделей, а неделя – днем. Человек начинает бродить по закоулкам своего сознания, запутываясь в навязчивых идеях и мечтах, прячась от страхов и бесконечных кошмаров. Возможно, это и сыграло с директором Самшира злую шутку.

Я ловил себя на мысли, что слишком часто думаю об Анализе. Во всех разговорах людей мне чудилась лишь эта тема. Я выхватывал ее из контекста, игнорируя беседы о спорте, еде и искусстве. Однажды я вычитал, что это называется «избирательное восприятие». Так, беременная женщина начинает повсюду замечать других беременных женщин, хотя раньше это случалось в лучшем случае раз в год. По-видимому, я все больше становился пленником подобных размышлений.

Я вспоминал сумасшедшего, который рвал на себе волосы, вспоминал директора, качавшегося на ремне, и мне тоже начинало казаться, что безумие охотится за моим разумом. Я был ровно в одном шаге от него. Эта мысль всегда жила со мной, но я не решался признаться Ионе, что боюсь причинить ей вред.

Дни плавно перетекали один в другой, и вдруг случилось нечто вопиющее.

Об этом трубили на каждом углу. Вышло то самое постановление № 12 Правительства Эйорхола о запрете агнцев в Самшире. Говорят, на улицах столицы было невероятное столпотворение, и у многих от этой дикой новости волосы вставали дыбом. Мгновенно замерла работа на заводах, а студенты нескольких специализированных университетов для воинов неожиданно вышли на забастовки, которые пришлось разгонять с помощью ледяной воды. В постановлении было сказано о запрете въезда и проживания на территории Самшира лиц класса «А» с запасом времени меньше года, и это означало, что десятки тысяч агнцев, оказавшиеся по ту сторону закона, должны были в течение трех суток покинуть пределы города.