Золотая шпага - Юрий Никитин

Но еще более грозное испытание ждало русские войска ужепосле того, как они перешли Сен-Готард и начали спускаться крутым оледеневшимсклоном к ущелью реки Рейс. Дорога шла берегом по краю глубокой пропасти, чтоприводило в отчаяние солдат, привыкших к равнинам России и Украины.В самом непроходимом месте, где река с трудом пробивалась сквозь сплошныеотвесные скалы, французы устроили редут и прочно закрепились в нем. Это было врайоне так называемого Чертова моста, который французы успели разрушить.

Батальон Засядько первым попал под обстрел. Пули щелкали покамням, разили солдат. Одна чиркнула по эфесу шпаги Засядько, который ехалвпереди, но он даже не обратил внимания. Солдаты считали своего капитаназаговоренным.

Промчался на коне Багратион. Засядько впервые видел генералав таком возбуждении. Здесь нечего было и думать о рейде в тыл противника. Черезреку можно перейти лишь по мосту, который не зря называли Чертовым. Висящий наогромной высоте, он был бы страшен новичкам и целехоньким…

Засядько оглянулся по сторонам, заметил стоявший неподалекусарайчик. Почему не попробовать?

– К сараю! – скомандовал громко. – Разобратьпо бревнышку, быстро! У кого уцелели шарфы – снять, пойдут вместоверевок.

Воспрянувшие духом солдаты бросились к сарайчику. Французыперенесли огонь на саперов. Засядько, сорвав с себя пояс, стал связыватьдоски. Кто-то принес найденную в сарае длинную веревку. Солдаты связывалижерди, которые нужно было перебросить через разрушенную часть моста.

Прискакал Багратион. Увидев, чем заняты солдаты, тоже снялсвой пояс и бросил на землю. Пули свистели в воздухе, но князь, не обращаявнимания, наблюдал за работой.

Отчаянная атака русских увенчалась успехом. Французыотступили с немалыми потерями. Засядько хотел было собрать свой батальон, нооказалось, что все его чудо-богатыри полегли в ущелье реки Рейс и на Чертовоммосту, однако спасли армию. Капитан вздохнул: в который раз приходитсякомплектовать батальон заново. Но горевать было некогда. Через восстановленныймост уже двигалась армия.

Затем последовали переходы через хребты Росшток и Паникс.Засядько было приказано покинуть авангардные части Багратиона и занятьсяартиллерией. Тем приходилось особенно трудно. Уже бросили по дороге почтиполовину пушек, но и оставшиеся солдаты вязли в снегу, падали под порывамиураганного ветра, гибли под обвалами и лавинами…

Внимание Александра привлек солдат огромного роста. Несмотряна мороз и лютый ветер, он обливался потом, волоча с двумя помощниками горнуюгаубицу. У солдата были нашивки капрала, но держался он с врожденнойгордостью, осанка была явно не крестьянской.

Когда капрал на мгновение выпрямился, вытирая мокрый лоб,Засядько вздрогнул от неожиданности. Ему по­казалось, что это сам императорПавел: настолько солдат был похож на царя. Он был такого же огромного роста,курнос, с пронзительно голубыми глазами и очень светлыми волосами.

– Взя-а-али! – закричал капрал зычно и первым ухватилсяза постромки. Гаубица поползла дальше.

Лякумович толкнул Александра:

– Узнал?

– Нет. Кто это?

– Константин, сын императора. Бравый воин, хоть и молодой.Пожелал служить простым солдатом. И как видишь, дослужился до капрала…

Лякумович, снисходительно проводив взглядом сына Павла I,любовно погладил свои знаки различия поручика.

– Ничего, – ответил Засядько неопределенно. –Бонапарт тоже был капралом. Ну и как он?

– Бонапарт?

– Нет, это чадо императора.

Лякумович оглянулся по сторонам, наклонился к товарищу ипрошептал опасливо:

– Говорят, туп как пробка. Выше капрала не прыгнет. Ну,капитана. Однако парень честный и добросовестный. Никакими привилегиями непожелал пользоваться, ест только из солдатского котла. Солдаты его любят и ждутне дождутся, когда он станет императором…

– Да-а, – протянул Засядько, – теперь Суворовунаверняка вручат звание генералиссимуса.

– Почему?

– Генералиссимуса дают полководцам, командующим несколькими,чаще союзными, армиями, или тем, у кого в подчинении имеются принцы королевскойкрови… Суворов командует русской и австрийской армиями – раз, у него вподчинении сын императора – два!

Невероятных усилий стоило тащить лошадей стюками, орудия и зарядные ящики. Плотные тучи, плывшие над скалами,пропитывали одежду сыростью, пронизывающий ветер покрывал шинели ледянойкоркой. Свирепствовала вьюга. С гор срывались огромные камни и с грохотомкатились вниз, захватывая с собой солдат. Многие замерзали на привалах, многиепадали в пропасти.

И все время в пути губы Александра шевелились.Лякумович, который шел в нескольких шагах сзади, наконец собрался с силами идогнал Засядько. Поручика заинтересовала мысль: что мог шептать железныйкапитан во время этого адского похода? Молитву Пречистой Деве Марии? Или имялюбимой девушки?

Засядько шагал широко, но не поспешно – экономил силы.Он напоминал скалу, о которую разбиваются океанские волны. Казалось, дорогасама стелется ему под ноги. Время от времени он оглядывался, покрикивал наотстающих и снова шел вперед, суровый и непоколебимый. А губы его опятьшевельнулись.

– Александр! – окликнул Лякумович и не узналсобственного голоса: послышался какой-то мышиный писк. – Александр, что тытам шепчешь?

Засядько, не удивившись вопросу, молча протянул левую рукуладонью кверху. За широким обшлагом рукава прятался плотный листок бумаги.Лякумович присмотрелся, но ничего не мог сообразить. Там было несколько фраз, ивсе на незнакомом языке.

– Не понял, – признался Лякумович.

– Английский, – ответил Засядько коротко.

– Все равно не понял. Что ты делаешь?

– Учу, – ответил железный капитан.

Голос его был звучный и хрипловатый, как боевая труба.Лякумович оторопел от неожиданности. Он видел, что Засядько не шутит, но всеравно в его сознании не укладывалось, что во время такого изнурительногопохода, когда все силы брошены на выживание, нашелся человек, выписавший налисток бумаги английские слова, и теперь зубрит их по дороге, ни минуты нетеряя даром.

– Мне недостаточно знания только французского, итальянскогои немецкого языков, – терпеливо объяснил Засядько, видя смятениепоручика. – Вместо того чтобы преподавать в корпусе латинский идревнегреческий, лучше бы ввели в программу еще два живых языка. Мертвым –вечный покой, живым – жизнь…

– Господи! – вскричал Лякумович потрясенно. –Я думал, ты сочиняешь письмо своей пассии…

– У меня нет пассии, – усмехнулся Засядько. –Есть невеста. Самая красивая на всем белом свете. И она ждет. Когда явернусь, мы сразу поженимся.