Мародеры. Как нацисты разграбили художественные сокровища Европы - Андерс Рюдель

Ганс Поссе, однако, остался не очень доволен польской добычей. После осмотра произведений он написал Мартину Борману:

Это высказывание свидетельствует о презрительном отношении нацистов и многих немцев вообще к польскому искусству и культуре. После того как Поссе произвел свой отбор, остатки добычи были отданы «на растерзание волкам». Свои заявки поспешили прислать многие немецкие музеи.

В отчете для Бормана Поссе сожалеет, что было упущено несколько очень ценных шедевров — двадцать семь рисунков Дюрера, хранившихся во Львове, который после раздела Польши достался Советскому Союзу. Эти рисунки считались частью германского наследия, тем более что когда-то Наполеон похитил их из венской галереи Альбертина. Но Поссе не пришлось долго ждать своего Дюрера.

В июне 1941-го, через шесть дней после нападения Германии на Советский Союз, Мюльман прибыл во Львов, где еще звучали выстрелы, и забрал рисунки. Оттуда он отправился прямиком в Каринхалль, где передал их Герингу, который в свою очередь еще через несколько часов представил их Гитлеру. Фюреру рисунки так понравились, что он отказался с ними расставаться.

В одно воскресное апрельское утро 1923 года в берлинский Цейхгауз вошли три человека. Один из них, словно экскурсовод, сразу провел своих спутников к стеклянной витрине с мундиром Фридриха Великого. Прусский король-воин и просветитель был кумиром Адольфа Гитлера.

Гитлер приехал в Берлин вместе с другом Эрнстом Ханфштенглем собирать деньги на свою маленькую, но постепенно растущую экстремистскую партию. Всего полгода спустя Гитлер попытается захватить власть в Германии во время «пивного путча», но потерпит неудачу. Сбор денег в Берлине тогда тоже не удался: в 1923 году мало кто хотел слушать человека, одержимого прошлым. Однако благодаря этому провалу Гитлер, Ханфштенгль и еще один соратник по партии смогли посетить некоторые музеи столицы.

В нацистских кругах Ханфштенгль был белой вороной. Он закончил Гарвард, военные годы провел в Нью-Йорке, где общался со знаменитостями, среди которых были медиамагнат Уильям Рэндольф Хёрст и Чарли Чаплин, был помолвлен с американской писательницей Джуной Барнс. Кроме того, он водил дружбу с тогдашним сенатором от штата Нью-Йорк, а позднее президентом Франклином Делано Рузвельтом.

В 1922 году он вернулся в Германию, и один его гарвардский приятель, служивший военным атташе при посольстве США, предложил ему «пошпионить» за некоей националистической партией, набиравшей популярность в Мюнхене. Ханфштенгль посетил одну из пивных, где выступал Гитлер. Это выступление, надо полагать, произвело сильное впечатление на Ханфштенгля, и он быстро стал одним из самых верных соратников фюрера. Как и многих других интеллектуалов, Ханфштенгля больше привлекала сама личность Гитлера, нежели программа национал-социалистов. Позднее и Альберт Шпеер признавался в похожих чувствах к фюреру.

Осмотрев мундир Фридриха Великого, экскурсанты двинулись дальше, а Гитлер продолжал сыпать бесконечными подробностями военной истории Пруссии. С особенным упоением он рассказывал о двадцати двух головах умирающих воинов — рельефах немецкого скульптора эпохи барокко Андреаса Шлютера на арках во внутреннем дворе Цейхгауза. Гениальность Шлютера, утверждал Гитлер, может постичь лишь тот, кто побывал в окопах Первой мировой. Правда, Гитлер не увидел, а может быть, сознательно проигнорировал явный антивоенный пафос этих произведений.

После Цейхгауза товарищи по партии проследовали в Национальную галерею, где Гитлер решительно прошел мимо большей части работ и внезапно остановился возле одного полотна, написанного маслом. Это был портрет старика на черном фоне. Взгляд опущен, грубые черты подчеркнуты светом, исходящим от золотого шлема, неодолимо притягивающего взгляд зрителя. Гитлер словно заметил что-то в лице старика и сказал Ханфштенглю: «А вот кое-что уникальное. Взгляни на это героическое выражение на лице солдата. Доказательство того, что Рембрандт, несмотря на многочисленные изображения амстердамских еврейских кварталов, сердцем был истинный ариец и немец».

Портрет «Мужчины в золотом шлеме» Рембрандта ван Рейна долго считался лучшим произведением голландского живописца, хотя сегодня многие специалисты считают, что писал его не сам мастер, а кто-то из его учеников. Об этом Гитлер, разумеется, ничего не знал — для него Рембрандт был великим художником Северной Европы. В словах Гитлера звучали отголоски рассуждений Юлиуса Лангбена, автора книги «Рембрандт как воспитатель», которую фюрер читал. Под влиянием Лангбена нацисты чувствовали особенное родство с Рембрандтом, чьи драматические светотеневые эффекты нашли отражение в драматизме нацистских факельных шествий и ночных партийных съездов в лучах прожекторов. Кроме того, нацисты считали Рембрандта лучшим выразителем идеи «крови и почвы» (Blut und Boden) — кровной привязанности германской расы к своей земле. Согласно Лангбену, Рембрандт был самим воплощением германской художественной души, художником, полностью свободным от интеллектуализма и декаданса.

Как и Лангбен, Гитлер отлично знал об отношении Рембрандта к еврейской общине Амстердама. Поэтому любовь нацистов к голландскому мастеру не была безоговорочной. Ребмрандт не только писал амстердамских евреев — он жил среди них и тесно общался с ними. В альбоме, изданном в Германии в 1937 году, примерно на каждом четвертом портрете были изображены люди, «которых можно идентифицировать» как евреев.

Многие исторические сюжеты Рембрандта были заимствованы из Ветхого Завета и навеяны новым прочтением Библии, которое предложила Реформация. Кроме того, Рембрандт использовал еврейскую историю как фон для современной ему действительности, например символически связав завоевание евреями Ханаана и борьбу Нидерландов за независимость. В XVII столетии в Северной Европе трудно было найти художника, связанного с еврейством более тесными узами, нежели Рембрандт. Сегодня историки искусства не уделяют столь пристального внимания еврейским сюжетам у Рембрандта, однако нацистам, чтобы «оправдать» художника, пришлось прибегнуть к исключительным мерам.

Многие из них, правда, отвергли Рембрандта как «художника гетто». Но это не остановило волну повального увлечения Рембрандтом, которая захлестнула Германию в 1940 году.

К маю 1940-го Вторая мировая война продолжалась уже восемь месяцев. Два решительных броска в апреле — и Германия обрела контроль над Данией и большей частью Норвегии, которая, однако, продержалась до 10 июня. Но на Западном фронте с сентября 1939 года, когда произошло несколько боев местного значения на франко-германской границе, и до мая следующего года не прозвучало практически ни одного выстрела. Неприятное многомесячное затишье породило несколько журналистских названий новой войны. В Германии ее прозвали «сидячей войной», Sitzkrieg, в Великобритании — «фальшивой», the phoney war, во Франции — «странной войной», drôle de guerre. Но тишина была обманчивой. Мало кто успел понять, что такое тактика блицкрига, «молниеносной войны»: нацисты внезапно наносили мощный удар авиацией и танковыми войсками, не давая противнику возможности опомниться и консолидировать свои силы.