Филипп Орлеанский. Регент - Филипп Эрланже

Двадцать девятого января 1715 года новый британский посол вручил в Версале свои вверительные грамоты. Лорд Стерс, близкий друг Стенхоупа, ставшего государственным секретарем, был высоким джентльменом, в котором спесивость, вздорность и резкость соединялись с тонким политическим чутьем. Не теряя ни дня, он засыпал дворцы и министерства своими протестами, содержащими дерзости или угрозы, и превратился при дворе в настоящее пугало. Но в то же самое время он был чрезвычайно любезен в парижских салонах, с членами парламента, с янсенистами и всюду называл себя покорным слугой герцога Орлеанского.

Филипп не утратил своих английских симпатий. Он откликнулся на заверения Стерса и возобновил переписку со Стенхоупом. Герцог де Ноай часто ужинал в посольстве. И нередко по чистой случайности в разных салонах встречались представитель его британского величества и скромный аббат Дюбуа.

После нескольких пробных шагов англичане раскрыли свои карты. Георг I был готов использовать все свое могущество, чтобы помочь кузену получить регентство, а если придется — то и трон, и предлагал ему семейный союз: Георг поддерживает герцога Орлеанского в борьбе с Филиппом V, а герцог Орлеанский — Георга в борьбе с Яковом Стюартом.

Филипп выслушивал все это благожелательно, но не связывал себя никакими обещаниями. И Стерс, крайне обеспокоенный планами высадки претендента в Англии, проявлял все бол ьшую настойчивость, постепенно перешедшую в назойливость. А Дюбуа, с его уклончивостью, цветистыми фразами, притворными неосведомленностью и смирением, предоставлял своему господину выгодную роль.

Он также сумел в один прекрасный день выяснить у посланника подлинные намерения Георга I: тот ожидал от своего союзника приостановки работ в Мардике, а затем сведений о намерениях Якова Стюарта. Филипп и пальцем не пошевелил, дабы выполнить какое-либо из этих требований. Англичане столь очевидно боялись короля Испании, что герцогу Орлеанскому не было никакой нужды оплачивать свою поддержку. Георг I был вынужден помогать герцогу Орлеанскому, тогда как не было никакого смысла помогать Георгу I, союз с которым не имел никакого решающего значения. Утверждают, что Филипп слепо следовал за Георгом I, чтобы проложить себе путь к власти. Это совершенно неверно. Именно английский король сделал первый шаг, именно он расточал своему родственнику бесконечные обещания и он же потерпел поражение.

Претендент, благодаря осторожному сообщничеству Людовика XIV и помощи короля Испании тщательно подготовил свою высадку в Шотландии. Даже не будучи в курсе новой политической ориентации Франции, герцог Орлеанский благожелательно относился к этому проекту и совершенно не собирался от него отказываться. Аббат Тезю виделся с Болинброком так же часто, как Дюбуа виделся со Стерсом. Бывшая любовница герцога Орлеанского, авантюристка по натуре, мадам де Тансан, очаровала министра королевы Анны еще во время его первого визита во Францию. И однажды она его спросила, как бы он отнесся к свадьбе одной из дочерей герцога Орлеанского и кавалера ордена святого Георгия! И это в то время, когда Стерс безуспешно пытался заставить Дюбуа разговориться в лесу, где он мелодраматично назначил аббату встречу!

Но посмотрим на вещи трезво. Даже будучи в стороне от всего, герцог Орлеанский представлял собой силу, поскольку только его правление могло обеспечить выполнение договора, а значит, и мир. Король Англии пытался воспользоваться им, чтобы уравновесить возможные шаги Стюарта. Филипп был бы безумцем, если бы резко оттолкнул от себя страну, ставшую арбитром Европы. Поэтому он поддерживал дружеские отношения со своим кузеном и выражал готовность заключить с ним союз, но оставался совершенно свободен в своих поступках. Другими словами, за несколько недель до того, как получить в руки власть, Филипп вовсе не собирался противодействовать политике Людовика XIV, его просто пугали лицемерие и честолюбивые устремления короля Испании.

В самый разгар июльской жары здоровье короля Франции неожиданно резко ухудшилось. Европа содрогнулась. Филипп V срочно собрал Государственный совет и принял решение передать бразды правления королеве, а самому направиться к Пиренеям, чтобы во главе французских войск, расквартированных в Испании, перейти границу раньше, чем придет роковое известие. Мысль о том, что он ввергает свою первую родину в пучину гражданской войны, ни на минуту не останавливает Филиппа V.

Георг I, все больше и больше опасающийся сторонников Якова Стюарта, предлагает герцогу Орлеанскому военную помощь.

Но Филипп отклоняет это предложение. Его тактика выжидания и бездействия дала очень хорошие результаты. Мало кто из придворных отваживался бросать открытый вызов мадам де Ментенон, но за запертыми дверьми и тщательно задернутыми занавесками — сколько велось переговоров, сколько приносилось клятв верности, сколько давалось обещаний! О своей лояльности поспешил заявить Виллар, лучший военачальник Франции. Янсенисты мечтали избавиться от иезуитов, аристократия мечтала восстановить свои права, а ее неизменный защитник Сен-Симон зарился на должность государственного секретаря.

Внук короля Франции, призванный править этой страной по праву рождения и по воле всей Европы, должен был бы с презрением отнестись к этому честолюбию и этим расчетам. Увы! Таящее в себе угрозу завещание и особенно недоброжелательность Филиппа V вынуждали герцога Орлеанского завоевывать сторонников и даже создавать свою партию. Он должен был выслушивать просьбы, в чем-то уступать, кого-то возвышать и обещать, обещать, обещать…

А король тем временем искал в Марли возможности укрыться от излишне любопытных взглядов и мужественно боролся за свою жизнь. Никогда еще он не трудился с таким упорством и с таким мужеством. Он столь часто направляет в Испанию гонцов, что ошеломленный и колеблющийся Филипп V не осмеливается пуститься в преступную авантюру, пока в его деде бьется хоть искра жизни.

Никто не знал, что и думать о состоянии монарха. Врачи не отваживались вслух высказывать свои опасения, но мадам де Ментенон, герцог Менский и отец Телье, пользуясь своей близостью к больному, заставляли его распорядиться наследством. Их друзья полагали, что король должен без промедления создать Совет по регентству и тем самым поставить герцога Орлеанского перед свершившимся фактом.

Людовик XIV снова появился в Версале 10 августа — изможденный, бледный, прихрамывающий; 11-го у него происходит неприятный разговор с Дагессо по поводу папской буллы, а уже 13-го он отказывается принять иностранного посланника, и с этого дня все время проводит в постели. По двору пополз слух, что у короля началась гангрена.

Герцог Орлеанский, сильно взволнованный, безуспешно пытается что-либо уточнить: пропасть, три года разделявшая Филиппа и Людовика, остается непреодолимой. Фагон, первый лейб-медик, не отступает от своего официального оптимизма; придворная жизнь, заседания Государственного совета, концерты — все идет привычным ритмом, и принц, на плечи которого скоро ляжет огромная ответственность, терялся в догадках, как и вся Европа. В эти решающие дни он был необыкновенно спокоен, прекрасно владел собой, не упуская из виду ни врагов, ни друзей.