Время повзрослеть - Джеми Аттенберг

Селеста переехала к нему, и мы с Кевином виделись реже. Потом, год спустя, Селеста съехала, и я снова стала чаще сталкиваться с ним. Теперь он начал бурную деятельность на любовном фронте, стараясь поскорее забыть Селесту, поэтому время от времени по воскресеньям рядом с ним вертелись разные женщины. Хотя, сказать по правде, иногда по воскресеньям и у меня в квартире можно было заметить разных мужчин. Так что мы с Кевином стали переписываться эсэмэсками, а не стучать друг другу в дверь, чтобы никому не мешать. «Девчуля» — вот как он меня называл. «Девчуля, ты где?» — такое сообщение я получала по воскресеньям. Иногда он называл меня так и при встрече. Это звучало заискивающе и растянуто, почти по-южному, и мне это нравилось, потому что я чувствовала себя женщиной, в которой души не чают.

Я жадно искала признаки привязанности во всей вселенной и четко знала, что это было неподдельным проявлением нежности. Хотя это немного раздражало, потому что мне уже было за тридцать, девчулей уже не назовешь, да и раньше я такое не приветствовала. Но в конце концов я решила, что мне это слово скорее нравится, чем нет, поэтому перестала придавать ему значение.

Как-то в воскресенье, когда мы сидели за маленьким столиком у моего окна, любовались закатом над Ист-ривер и ждали, когда зажгутся огни на Эмпайр-стейт-билдинг, Кевин сообщил, что уезжает из города. Понадобилось заняться продажей домов в Филадельфии, у его компании там находился филиал, поездки на работу и домой утомляли его. Он нуждался в смене обстановки. И он так и не смог выбросить из головы Селесту. Большую часть жизни он прожил в Нью-Йорке и устал быть черным в этом городе. Ему стало интересно, каково это — жить в другом месте. Он обещал не пропадать. Я почувствовала, как закрываюсь от него. Это показалось мне предательством: Кевин стал первым, с кем я подружилась в этом доме. Но он ведь не брал обязательство вечно жить со мной по соседству. Все эти мысли разом пронеслись в моей голове, но ни одну из них я не высказала вслух. Я решила и дальше оставаться его другом и сочла это взрослым поступком, с которым я себя молча поздравила. Все это произошло в течение минуты, так что ему так и не довелось узнать, насколько близки мы были к полному разрыву отношений.

— Филли[22] не так уж и далеко, — сказал он. — Будешь приезжать в гости, когда захочешь.

Но я так и не приехала. Новые люди постоянно появлялись в нашем доме и исчезали из него. Окружение менялось. Там, где когда-то был неухоженный промышленный портовый район, теперь появились магазинчики, многоквартирные дома, велосипедные дорожки. Европейские туристы спрашивали, как пройти к местным достопримечательностям, и я делала неопределенный жест, отвечая: «В ту сторону», и это даже не было ложью, хотя, возможно, я просто сомневалась, что относится к местным достопримечательностям. Мне уже достаточно скоро — в любом случае когда-нибудь — должно было стукнуть сорок. Я пользовалась интернетом, опять же, как и любой другой. Меня печалил окружающий мир, семейные проблемы, неудачная карьера, тот факт, что колеса вращаются, а я до сих пор не научилась ими управлять. Я помнила о Кевине, но не считала нужным выслеживать его в Филадельфии. В конце концов, мы ведь были просто соседями.

И все же он до сих пор присутствовал в моей жизни. Он мог написать мне сообщение, когда ему вздумается: «Девчуля, ты где?» Иногда я сидела на работе или возвращалась с занятий йогой, иногда была на свидании или в музее, где тосковала по утраченной прошлой жизни, в которой я была художницей, иногда я с кем-то из друзей наслаждалась дорогим и вкусным обедом, иногда гуляла по набережной, избегая европейских туристов, спрашивающих дорогу, иногда сидела на лавочке в залитом солнцем парке и читала газету, иногда воскресными вечерами сидела дома в одиночестве и пила вино, точнее, не в одиночестве, но все же одна. И, где бы я ни находилась, я сразу же ему отвечала. Потому что хотела, чтобы он знал, где я.

Время шло, мы становились старше и все еще были сами по себе. Селеста вышла замуж и родила ребенка: я узнала об этом с помощью интернета. Через месяц после этих событий Кевин приехал в город на деловую встречу и поздно вечером появился на пороге моего дома.

— Девчуля, — только и сказал он, когда я открыла дверь.

Девчуля.

Кевин протянул мне бутылку вина, причем отличного, ведь дела у него шли как по маслу. Я тоже купила хорошее вино: дела у меня шли не хуже, хоть и не сравнить с ним. Я не могла понять, почему в этот раз все было по-другому, как будто более насыщенно. Например, обнимая меня, он понюхал мою шею. Я бы даже не назвала это действие осознанным: он просто был мужчиной, вдыхающим запах женщины.

Мы откупорили вино. Кевину не понадобилось много времени, чтобы начать рассказывать о поисках жены. Он до сих пор искал женщину, которую смог бы привести в дом своей матери; та, в свою очередь, со временем вовсе не смягчила свои требования. Но, заметил Кевин, он был с ней абсолютно согласен.

— Я говорю не о чем ином, как о себе и об опыте, приобретенном здесь. Когда я думаю о том, с кем хочу провести остаток своей жизни, я понимаю, что это должна быть женщина с таким же цветом кожи, как у меня, с тем же жизненным опытом, которая знает, почему я перехожу улицу именно в определенный момент, наклоняю голову, смотрю в сторону или прямо, — потому что и сама делает так же. Вот что я хотел бы для себя, — сказал он.

— Ясно, — ответила я.

— Но я считаю тебя замечательной, — добавил он.

— Ясно, — повторила я.

— Я просто не могу на тебе жениться.

— Вообще-то меня никто не спрашивал, хочу ли я замуж.

Желаю ли я выйти замуж, иметь супруга — он даже не спросил. Может, мне вообще этого не хочется. Может, я никогда даже не представляла себя в свадебном платье, ни разу в жизни.

— Все девушки хотят, — ответил он.

Разумеется, это неправда, и я — живое тому доказательство — сидела напротив него. Забавно: когда говоришь мужчинам, что не хочешь замуж, они не верят. Они считают, что ты лжешь сама себе или им либо что пытаешься их каким-то образом одурачить, и в конце концов ты чувствуешь себя хуже просто из-за того, что сказала правду. Но я не собиралась соглашаться с ним. Поэтому я перешла к другому вопросу.

— Я тоже здесь выросла. После смерти отца мы остались ни с чем. Нам пришлось выживать, и это было тяжело.

— Ты выросла здесь, но ты белая, к тому же жила в Верхнем Вест-Сайде, а я — черный и жил в восточном Нью-Йорке.

Я засмеялась:

— Ты вырос в Парк-Слоуп.

— Какое-то время в детстве я жил в восточном Нью-Йорке — достаточно, чтобы запомнилось на всю жизнь, и в Парк-Слоуп, потом поступил в колледж в Коннектикуте, в юридический университет на Манхэттене, но даже если бы я не жил во всех этих местах, я все равно остался бы черным мужчиной-американцем, и меня может понять лишь черная женщина-американка.

— Послушай… — начала я и замолчала, потому что добавить было нечего.