Француз - Юрий Костин

— Что-то давно мы ни с кем не воевали…

Закончив с воспоминаниями, царь велел подать ему бумагу и перо. Очень уж захотелось написать несколько строк для будущих поколений, пополнив дневник, который государь с недавних пор вел почти ежедневно.

Лишь только он остался наедине со своими мыслями и окунул перо в чернильницу, в залу вошел адъютант, князь Михаил Голицын. Ему, ввиду опасности текущего момента, было позволено без доклада являться к государю.

— Что? — в нетерпеливом раздражении бросил ему Александр.

— Ваше Величество, доставлено личное послание императора Бонапарта Вам, — доложил адъютант. — В подлинности сего послания сомнений быть не может. Передавший его офицер содержится под стражей. Он уже дал все необходимые объяснения.

— Что за офицер? Почему под стражей?

— Ротмистр Ушаков. Из обедневших дворян, Ваше Величество. Имеется подозрение в государственной измене.

— Как так? Он же доставил для меня столь важное письмо.

— Выясняем, государь, не подослан ли… Вот донесение. Близкие связи с французами. Полевой трибунал определил казнить, по законам времени…

Александр быстро пробежался глазами по бумаге.

— Я желаю видеть этого офицера. Немедленно!

— Антон, посмотрите, нет ли на лодке еще какого оружия? — перекрывая своим голосом ревущие дизели, прокричал Роджер.

Антон кивнул и, не без труда сохраняя равновесие, принялся осматривать судно. Увы, кроме ящика с инструментами да ржавой вилки ничего не обнаружил.

— Сколько патронов в магазине? — поинтересовался Антон.

Капитан поднял с палубы автомат, отстегнул рожок и, передав автомат Антону, стал отщелкивать патроны из магазина.

— One, two, three, four…[29]

— Зря вы устроили побег, — вдруг подал голос Кен. — Нам от погони не уйти. Капитан, я вас перестал понимать. На посудине даже компаса нет. Определенно у вас нет плана. А если корабль заглохнет?

Он не успел договорить, как двигатель лодки чихнул и затих. Проскользив по волнам несколько метров, судно беспомощно легло в дрейф.

— Fucking piece of rat shit![30] — заорал капитан и погрозил кулаком морю.

— Накаркал, — воскликнул Антон по-русски. — I want to kill….[31] этого урода.

— Я тебе помогу, — услышал он голос Ральфа. — Лучше б уж он молчал. Не помогать, а смотреть и ждать — о’кей, это нормальный американский shit, но вот мешать-то к чему? Все ему обязаны, видите ли.

Оказалось, что и Ольга прекрасно слышала этот короткий диалог старых друзей.

— Good idea, boys[32], но не забывайте, что Кен — мой муж. А я еще не готова быть вдовой. Или кто-то из вас возьмет меня на содержание? Хотя что я могу сделать, если русские и немцы решили сговориться? Подпишите очередной пакт Молотова — Риббентропа и секретные протоколы к нему. Пакт Мюллера — Антона… Как фамилия твоя, кстати?

— Ушаков. А при чем тут протоколы?

— К слову пришлось.

— Замечательно. Как вам всем только не надоест нас попрекать этими документами?

— Да ладно тебе, — махнула рукой Ольга.

— Почему же «ладно»? Вот вы и детей так своих на Украине учите. Между прочим, мы с вами в одной стране жили, а значит, протоколы эти подписывались от имени общего государства. А как насчет «мюнхенского сговора» 29 сентября 1938 года, когда цивилизованные державы взяли да и подарили часть Чехословакии Гитлеру? Просто так. Будто это не суверенное государство, а лошадь. Что-то я, будучи в Праге, не слышал, как кто-нибудь попрекал англичан, итальянцев или французов за Судеты. А ведь это было… Взяли, и дорогу ко Второй мировой войне открыли. Я далеко не сталинист, но что нам оставалось делать? Надо было отсрочить начало войны либо вообще ее избежать. Наш народ до сих пор с нее не вернулся… Вот, говорят, Сталин не был заинтересован в гибели Гитлера от рук заговорщиков в сорок четвертом году. Мол, боялся заключения сепаратного мира немцев с нашими союзниками. Ну и заключили бы! И что с того? Ну, взяли мы Берлин, положили два миллиона здоровых мужиков, посадили в Праге и Будапеште коммунистические райкомы. Райкомы все равно ушли в небытие, освободителей заклеймили оккупантами, разрушили памятники, а десятки миллионов нерожденных русских детей не вернуть никогда. Чего нам не хватало, мне непонятно. Но сейчас в России больше всего не хватает русских…

Антон вдруг остановился, понимая, что никто не вслушивается в смысл его слов. Ральф, что называется, «отморозился», как принято у немцев, да и вообще у всех иностранцев, лишь только речь заходит о войне. Ольга тактично от темы ушла, нисколько не обидевшись. Она вообще демонстрировала удивительное спокойствие в сложившихся чрезвычайных обстоятельствах. Что уж говорить о споре вокруг событий, случившихся в первой половине прошлого века?

— Какой ты умный, оказывается, — искренне, вроде бы даже без тени иронии, заметила Ольга по-английски, глядя Антону прямо в глаза. — Надо при случае поболтать с тобой на исторические темы.

— Самое время болтать на исторические темы, — раздраженно буркнула Бритта, возникшая в районе кокпита. — У нашего доисторического баркаса мотор сломался, нас сейчас поймают и убьют. Хорошая была идея. Молодцы. Особенно ты, Ральф.

— Почему я? — удивился тот.

— Потому что у тебя нет своего мнения, — пояснила Бритта, но уже по-немецки. — Потому что ты — совершеннейший тюфяк, на тебя влияет твой русский друг. Именно таким бесхарактерным наверняка был Риббентроп, когда позволил уговорить себя, а после уже сам уговорил этого бандита Гитлера подписать с бандитом Сталиным протоколы о разделе Европы.

Ральф с удивлением посмотрел на жену и громко хмыкнул.

— Не поняла… Я что-то смешное сказала? — спросила Бритта.

— По-хорошему, конечно, надо вызвать помощь, — подал голос капитан. — Но бортового радио здесь нет, пираты пользуются переносными рациями. Ракет сигнальных тоже нет, да и были бы, что толку? Запускать никак нельзя, мы недалеко совсем ушли, пираты до нас могут и вплавь добраться.

— Есть! Нашел, — из трюма донеслись радостные возгласы Кена, который за минуту до того покинул палубу, чтобы бояться в одиночестве.

Он возник, гордо держа в руке над головой мобильный телефон.

— Что?

— Откуда?!

— Думаю, пираты выронили один из наших сотовых. Чей?

— Мой, — уверенно ответил Антон. — Чехол мой. Там еще надпись есть: «Кто вы такие, я вас не знаю, идите…». Короче, это не важно.