Лэшер - Энн Райс

Хорошо бы проснуться на следующий день, когда все ужеокажется позади! Гиффорд с таким предвкушением ожидала наступления поста,словно от него зависел приход весны. Заранее разведя огонь, она улеглась накушетку и, чтобы как-то скоротать ближайший час, отдалась своим размышлениям.Ей нужно было хотя бы чем-то себя занять, чтобы не считать медленно тянущиесяминуты и не терзаться угрызениями совести из-за того, что она проигнорировалаобщество своей семьи, собравшейся в особняке на Первой улице, а значит, ничегоне предприняла для предотвращения беды. Неожиданно она ощутила досаду на тех,кто всегда мешал ей воплотить в жизнь свои благие намерения, кто не моготличить истинную угрозу от ложной и пропускал мимо ушей все, что говорилаГиффорд.

Нужно было предупредить Майкла Карри, размышляла она, аРоуан Мэйфейр. Но они ведь сами читали семейную историю. И должны были всезнать. Дом на Первой улице еще никому не принес счастья. Зря они тудапереселились. В этом состояла их роковая ошибка. Зло обитало в каждом кирпиче,в каждом кусочке известки этого дома. В нем коротали свой век тринадцать ведьм,не говоря уже о том, что на чердаке до сих пор хранились вещи Джулиена. В этихвещах затаилось зло. Словно осиные гнезда, спрятанные в капителях коринфскихколонн, оно облепило весь особняк вместе с его потолками, навесами и карнизами.Это был дом без надежд и без будущего. Гиффорд всегда это знала.

Чтобы это утверждать, ей не нужны были никакие исследователииз Таламаски, прибывшие из Амстердама. То, что она знала, не прочтешь ни водной книге.

Причем осознание опасности пришло к ней с первым посещениемдома, когда, еще маленькой девочкой, ее привела туда любимая бабушка Эвелин. Ееуже тогда называли Старухой, потому что ей было много лет, а в семье Мэйфейровк тому времени уже появились несколько молодых Эвелин. Одна из них вышла замужза Чарльза Мэйфейра, другая — за Брюса. Однако об их дальнейшей судьбе Гиффордничего не было известно.

Итак, они с бабушкой пришли на Первую улицу, чтобы навеститьтетушку Карлотту и бедную Дейрдре Мэйфейр, как всегда восседавшую на своемтроне — в кресле-качалке. Гиффорд тогда увидела знаменитое привидение, причемудивительно ярко и отчетливо. Им оказался мужчина, все время стоявший у креслаДейрдре. Заметила его и бабушка Эвелин — в этом у Гиффорд не было никакихсомнений. А тетушка Карлотта, эта строгая и высокомерная дама с норовистымхарактером, без умолку болтала с ними в мрачной гостиной, будто никакогопризрака и в помине не было.

Что же касается Дейрдре, то к тому времени она ужепрактически впала в невменяемое состояние.

— Бедное дитя, — посетовала тогда бабушкаЭвелин. — Джулиен все это предвидел.

Это была одна из тех фраз, которые часто повторяла СтарухаЭвелин, но всегда наотрез отказывалась давать им объяснения. Позже она сказаласвоей внучке Гиффорд:

— Дейрдре пришлось познать всю горечь жизни и недовелось испытать ни капли радости от принадлежности к нашему семейству.

— А разве в этом есть радость? — спросила тогдаГиффорд. Тот же вопрос задавала она себе и сейчас.

Гиффорд казалось, что под словом «радость» Старуха Эвелинподразумевала нечто такое, что хранили в себе старые пластинки и фотографии, накоторых были запечатлены она и дядюшка Джулиен. На одной из них они — оба вбелых плащах и темных очках — сидели летним днем в машине. На другой — стоялипод дубами в парке Одюбон. Третья фотография была сделана в комнате Джулиена наверхнем этаже…

После смерти Джулиена Эвелин провела десять лет в Европевместе со Стеллой. У нее там были какие-то «дела», при упоминании о которыхСтаруха Эвелин всегда принимала торжественный и серьезный вид.

Когда бабушка Эвелин еще не прекратила говорить, она сбольшим удовольствием делилась впечатлениями своей далекой молодости. Помнится,прежде чем поведать ту или иную историю, она понижала голос до таинственногошепота. В особенности она любила рассказывать о том, как Джулиен затащил ее впостель, когда ей было тринадцать, и как он, явившись на Амелия-стрит, кричалбез умолку перед окнами ее дома: «Эвелин, спускайся, спускайся!», пока дедушкаУолкер не выпустил внучку из спальни на чердаке, куда сам же ее и запер.

Отношения между дедушкой Эвелин и Джулиеном не сложилисьиз-за имевшего место в прошлом несчастного случая. Это произошло на Ривербенде,когда Джулиен был еще мальчишкой и из-за неосторожного обращения с оружием сталневольным убийцей своего двоюродного брата Августина. Внук Августина поклялся,что на всю жизнь возненавидит того, кто застрелил его предка. Правда, в семьеМэйфейров предки у всех были практически одни и те же. Ветви их фамильногодрева настолько тесно переплетались друг с другом, что стали подобны колючейлозе, наглухо заполонившей окна и двери замка Спящей Красавицы.

Как ни удивительно, но тринадцатилетняя Мона сумела отличноразобраться во всех хитросплетениях. С помощью компьютера она восстановиласемейное древо и в доказательство тому совсем недавно с гордостью заявила, чтона ней соединяется больше линий, нисходящих от Джулиена и Анжелики, чем наком-либо еще. Очевидно, нет смысла напоминать, что все эти линии вели своеначало от древних Мэйфейров, живших на Сан-Доминго. Всякий раз, когда Гиффордвспоминала об этом, ей становилось не по себе. Она беспокоилась за Мону. Ужлучше бы девочка уделяла больше внимания своим сверстникам и интересоваласьодеждой, а не жизнеописанием семьи, компьютерами, гоночными машинами и оружием.

— Неужели эта история с ружьем ничему тебя ненаучила? — в свое время увещевала Мону Гиффорд. — Все беды началисьименно с проклятого ружья. Из-за него между нами и Мэйфейрами с Первой улицыобразовалась глубочайшая пропасть.

Но разве могли какие-то аргументы тетушки Гиффорд остановитьМону, одержимую как в большом, так и в малом? Пять раз Гиффорд поддавалась науговоры племянницы пойти в проклятый стрелковый тир, который находился надругой стороне реки. Той, видишь ли, позарез хотелось научиться стрелять избольшого револьвера тридцать восьмого калибра. Тетушку приводили в ужасподобные увлечения племянницы. Тем не менее, она предпочитала уступить Моне,дабы не волноваться из-за того, что та занимается неизвестно чем без приглядавзрослых.

К тому же увлечения девушки почти всегда находили одобрениеу Райена. Более того, после нескольких посещений тетушкой Гиффорд тира, где онаобучалась стрельбе вместе с племянницей, муж заставил ее на всякий случайдержать оружие в машине. А также уговорил принести пистолет в дом.

Моне еще многое предстояло узнать. Интересно, рассказывалали ей бабушка Эвелин свои истории? Подчас она нарушала молчание. Ее голос спрежних времен не изменился, поэтому при желании она, как старшина племени,могла затянуть песнь про ушедшие в прошлое времена.