Воспитание чувств: бета версия - Елена Колина

– Это нормальные слова, все так говорят!

– Ты споришь – со мной?! – Энен изумилась так, будто собака заговорила человеческим голосом. – Я давала советы писателям, я была музой поэта… нескольких поэтов, я разговаривала о поэзии с Ахматовой… а ты споришь со мной!.. Молчи и молча записывай: «печеньки и вкусняшки – вон!»… Так, теперь Кант. Переходим к Канту. Кант – обязательно.

Алиса записывала: «Кант – это три идеи: бессмертие души, существование Бога, свобода воли. Категорический императив Канта гласит: «К человеку нужно относиться не как к средству, а как к цели» или: «Ты всегда должен поступать так, как ты хотел бы, чтобы поступали все». «Вещь в себе» означает, что эта «вещь» непознаваема, точное познание тайн природы невозможно». Упоминать нужно категорический императив Канта и вещь в себе.

– Нужно говорить не «категорический императив Канта», а просто «категорический императив», потому что все и так знают, что это Кант, – заметила Алиса. – Кант говорит обращаться с другими так, как мы хотим, чтобы обращались с нами, да?

– Молодец, дрессированный медведь, – улыбнулась Энен, – я всерьез подумываю наградить тебя сушкой.

– Я не дрессированный! Не медведь! Хватит меня дрессировать! Хватит говорить мне: «Ты как собака»! Я не собака! – вдруг злобно закричала Алиса, ударив кулаком по подушке. – …Хорошо, я медведь, я собака, а сами-то вы кто?! Подумаешь, давали советы писателям! Были музой! Но сами-то вы кто?! А сами-то вы – не поэт! И не писатель!.. Что же вы сами ничего не написали? Взяли бы и сами написали. И все бы ахнули и дали вам премию. Но где же ваши книги, вот где они?.. Вы, конечно, самая модная старушка в городе, это да, но не больше!

Энен растерялась перед ее напором, попыталась пошутить: «Тебе не понравились сравнения с животными, а может быть, у тебя разболелась нога или ты сильней обычного хочешь сушку?..», но Алиса молчала, смотрела на нее взглядом «А ты кто такой?».

– Я написала. Я же говорила, я всю жизнь писала Дневник… Это документ эпохи, и там еще мои стихи и рассказы…

– Ага, ага!.. Этот ваш дневник-то не напечатали! Он никому не нужен! И стихи ваши, и рассказы не нужны! Если бы вы были талантливой, вас бы печатали и давали премии. А вас-то не напечатали! Значит, у вас нет никакого таланта! Потратили свою жизнь на какую-то хрень, лучше бы книжку написали или ребенка завели!

Энен смотрела на Алису, долго смотрела, словно пытаясь прочесть на ее лице что-то, написанное мелким шрифтом, затем дрожащим голосом сказала:

– Ну… это часто бывает: прекрасно образованные люди не могут сделать свое… Я искусствовед, мне было трудно писать, мешало, что я знаю, как надо… Я слишком строго себя оценивала и слишком многого от себя ждала, вот и… К тому же… Ты права. Если бы был талант… А у меня нет таланта…

Казалось, она сейчас расплачется и добавит «раз ты так, я больше не играю».

– Ну, хорошо, идем дальше. Кант считал: нельзя ничего делать во имя благой цели, в этом истоки зла. Например, Раскольников убивает старуху ради благой цели. Нацисты убивали евреев ради «благой цели» – счастье для арийской расы. Вы спросите: «А если у меня хорошая цель?», но в том-то и дело: мы никогда не знаем, хороша ли наша цель. По Канту любая цель – зло: счастье для всех и счастье для отдельных категорий людей, диктатура пролетариата и преследование гомосексуалистов, все зло. Человек должен действовать только на основании императива: уважай других и договаривайся, поступай так, как хочешь, чтобы поступили с тобой… – Энен внимательно посмотрела на Алису. – Тебе бы понравилось, если бы я назвала тебя самой модной старушкой в городе?..

– …А пароль-то для Канта какой? Дайте пароль, – попросила Алиса.

– Не дам, – мстительно отозвалась Энен. – А Канта часто упоминают, Кант – модно.

И мрачно, как того и требовал предмет, добавила: в моде также пессимизм Шопенгауэра: жизнь – это череда страданий, мы страдаем из-за отсутствия желаемого, но как только желание исполняется, страдаем уже по поводу нового желания.

– И что нам делать? – заинтересовалась Алиса.

Энен объяснила: чтобы уменьшить страдания, нужно ограничить свои потребности, отказаться от желаний, отказ от всех желаний называется аскетизм, а пароля для Шопенгауэра она не даст.

И ушла, обиженная. Сделала вид, что обижена на «старушку». Притворялась! Как подросток, который из самолюбия ни за что не признается, что именно его обижает, как Ларка, как Алиса, как я. Не хотела показать, как глубоко расцарапало ее Алисино «потратили свою жизнь на какую-то хрень»: ведь при всей детскости Алисиных рассуждений в них было почти дословно то же, что думала и сама Энен.

…Когда я перечитывал разрозненные записи из ее дневника, я удивлялся тому, насколько мое представление о ней не совпадало… В общем, все то же: никто не знает, что у кого внутри.

Папа больше не ездит в Польшу, это выше его сил. Папа сказал маме:

– Я не могу челночить, это выше моих сил, я не могу стоять на рынке, не заставляй меня. У меня есть принципы. Зачем меня государство учило, тратило деньги, чтобы я на рынке торговал? Я подумал и решил – я больше не поеду. Пожалуйста, не заставляй меня.

Ларка закричала:

– Не заставляй его! Если он не может! Если у него принципы! Не заставляй его!

Ларка любит папу.

Мама сказала:

– Господи боже мой. Никого я не заставляю… Почему я у вас всегда во всем виновата? Одна всё время: «купи, купи», другой говорит, что не поедет в Польшу, и при этом я во всем виновата. Вы хотите, чтобы я сошла с ума? Я тоже не могу стоять на рынке, я интеллигентный человек! А если меня увидят студенты?

Папа сказал: он не хочет, чтобы она сошла с ума, а, наоборот, желает ей душевного здоровья.

– Но позволь тебе напомнить, у тебя, в отличие от меня, нет высшего образования, ты не преподаватель, а секретарь деканата.

Мама сказала:

– Да?! А если я уйду с работы, где мои дети будут учиться?! Пока я работаю в институте, я их как-нибудь устрою…

Папа лег на диван, а по телевизору «Поле чудес». Я думал, мы с ним смотрим «Поле чудес», а он вдруг говорит: «Не знаю, что делать…» Я бы заплакал, но я уже забыл, как плакать.

Я сказал: «Я не хочу учиться в Институте культуры», чтобы он знал, что я на его стороне. Не знаю, понял он или нет.

А у мамы, наоборот, прекрасное настроение. Как будто она счастлива.

Вдруг решила купить себе платье. Сказала: «Хочу новое платье!»

Когда мы с ней вдвоем ходили покупать ей новое платье, она все время что-то мурлыкала себе под нос, мурлыкала в автобусе и в магазине.

Сначала зашли в магазин, но там было дорого, и мы пошли на рынок. Купили. Платье красивое. Продавщица сказала: «Я сначала подумала, что это твоя сестра». Это была не лесть, мы ведь уже купили платье, это было объективное мнение: мама с новой прической в новом платье выглядит еще моложе, и глаза светятся.