Билет: «Земля – Нордейл» - Вероника Мелан

Лежа на знакомой узкой кровати, я понимала, что завтра вновь уйду из этого мира. Если повезет, надолго. Дул в окно ветер странствий, неизвестного таинственного будущего и немножко сомнений.

Ждал ли меня тот человек из машины? Вспоминал обо мне? Может, смеялся и тоже не воспринимал всерьез? Я узнаю, когда вернусь.

Зажатая в руке серебристая ткань мягко грела ладонь.

Люди боятся слов «ты мне никто», боятся равнодушных взглядов, неудач.

Я же боялась бездействия, болота и смирения.

Даже если мне обломится одна лишь чашка кофе. Если не обломится ничего – я старалась.

«Вперед, Инга! Вперед…»

Засыпая, я уже видела себя на завтрашнем вокзале. Будет непросто, будет местами сложно и непонятно. Но завтра, если повезет, вместо этого мира вокруг меня снова будут Уровни.

(Denis Stelmakh, Load – Broken Arrow)

Мир Уровней. Нордейл.

Дина.

– Браун с тобой не связывался?

Мы с Эльконто переговаривались в коридоре его особняка. На кухне крутился Барт, цокал по полу когтями, ждал «случайно» упавший со столешницы кусочек чего-нибудь съестного. Завтра у Ани-Ра день рождения; Дэйн временно сплавил вторую половину в спа-отель, и теперь на кухне вырисовывали кремовые буквы на пирожных Шерин, Элли и Лайза – помощницы Антонио.

– Нет, только спрашивал, можно ли удаляться от дома.

Снайпер все истолковал по-своему.

– По бабам, что ли, ходит?

– Навряд ли. Он же сам говорил, что у него на Уровнях девушка.

– Ну то на Уровнях… – И это мне говорил самый верный «муж» на свете. – Окрестности, что ли, изучает?

– Может, дома сидеть скучно?

– Как думаешь, может, ему еды какой передать? Вещи первой необхо…

– Дэйн! – позвали с кухни в этот момент, и Эльконто свернул диалог, бросив «скоро вернусь».

Я же на кухню не торопилась, так как еще одного кондитерского шприца попросту не нашлось, да и рук хватало; вместо этого пыталась распознать странное чувство, будоражащее загривок. Будто что-то происходило, происходило совсем рядом, но где-то параллельно, в невидимом измерении. Кто-то приближался…

Кто именно, я поняла секундой позже.

Он. Тот, кто умеет ходить незаметно и сквозь пространство – Дрейк.

Спустя мгновение его плотные ноги уже шли ко мне по паркету и приближение любимого мужчины я ощущала каждой клеткой.

Вернулся…

Вернулся!

Иная вечность, в которой моя голова лежит затылком на его груди; теплые руки обняли, сцепились замком на талии, и сразу новым рисунком сложилась Вселенная, стала завершенной, идеальной, на сто процентов правильной. Где-то там, на кухне, откуда нас никто не видел, слышались голоса, смех, шутки (кто-то измазался кремом), а в полумраке коридора момент истины, куда невозможно добавить ни теплоты, ни любви, ни заботы, потому как всего в избытке.

«Я скучал», – неслось по воздуху.

«Я тоже». Очень ждала.

«Я спешил». Поле вокруг Дрейка до сих пор пахло чужим миром и далекими звездами.

«Ты пришел…» – счастье, которое невозможно довершить.

Он прибыл бы ко мне откуда угодно, бросил бы к ногам изнанку бытия, без слов сумел бы сказать важное, обнять одним лишь взглядом.

«Я голоден…»

«Пойдем отсюда».

А чуть позже мы уже в кафе, и я под компанию горячего чая и эклера рассказываю наперебой:

– Представляешь, этот Браун оказался другом Эльконто… Конечно мы его забрали! А как еще было поступить?

Нет, мне не задали вопрос «есть ли что-то такое, о чем я должен знать?» Я обо всем рассказывала сама. Не из чувства вины и не из страха, отнюдь. Меня не беспокоило, что эту историю Дрейк мог узнать из-за моей спины – просто с любимыми хочется делиться. Собой, своими переживаниями, частью своих будней, мыслями, происходящим. А тому, кто сидел напротив, важно было все, каждая секунда моего бытия.

– А Рид… ты его только не ругай… Представляешь, что им с Ингой теперь предстоит пережить? Адаптация, смена фонов… Ты ведь им поможешь?

«Правда?»

На меня смотрели ровно и очень тепло; казалось, Дрейк здесь и не здесь, рядом и чуть в стороне. Он до сих пор пах далекими странствиями, иной материей и иной формой. Нечеловек в человеческом теле, мужчина, которого я ни за что бы не променяла на любого другого.

«Правда?»

– Разберемся.

То было первое слово, которое было озвучено вслух. Первое и самое важное, означающее: «Не беспокойся. Переложи это на меня».

Я что-нибудь придумаю.

Творец всегда умел творить; мягким фонтаном закружилось облегчение. А нечто неуловимое для меня ранее – вскипающую кровь сидящего напротив мужчины – я ощутила только теперь. Незаметные взгляду термоядерные процессы, нагрев, накал, критические значения. Будь я, как прежде, обычным человеком, меня бы от них сплющило, откинуло к дальней стене. Теперь, когда во мне была энергия Великого и Ужасного, чувствительность к чужим процессам щекотала нутро и чуть-чуть нервы.

«Я голоден…» – вот что он сказал, прежде чем мы удалились из дома Эльконто.

Смысл сказанного распознался только теперь.

Его интересовал вовсе не эклер, не кафе, не еда в привычном понимании. Конечно.

– Знаешь, почему мне нравится быть «мужем»? – спросили меня тем временем.

Стало забавно, чуть-чуть смешно. Более всего Дрейк любил играть, и каждый его вопрос мог содержать сотню смыслов и вести к переплетению в ином порядке нитей судьбы.

Мы давно перестали быть слишком серьезными, чтобы отвечать на очевидные вопросы правильно, и потому я пошутила:

– Потому что тебя по возвращении всегда встретит дама у плиты?

– Почти.

– Потому что есть куда приложить нуждающуюся в реализации врожденную заботливость?

«Не сказал бы». Смешинки в серо-голубых глазах – это завораживающее зрелище. Все равно, что мерцающий волшебный фонтан в омуте вечности.

Меня искрило от сидящего напротив человека все ощутимее.

– Потому что можно показать своей второй половине, как распадается и складывается в новом порядке вселенная?

– Точно. И не единожды.

Я прикусила губу.

– В вариациях.

Это означало, что Дрейк действительно голоден, и что сегодня он напомнит мне о том, какими тягучими и бесконечно желанными могут быть прикосновения, поцелуи и то, что для других останется за ширмой. Нет, сегодня он не будет думать о Брауне, Эльконто, Риде и чужих фонах. Сегодня он устроит мне шоу оголенных нервных окончаний, присыплет их сахарной пудрой, а после коснется подушечкой пальца или языком.