Цеховик. Книга 4. Подпольная империя - Дмитрий Ромов

Блин, да я за прошлое только рассчитался, а ты меня опять в долги хочешь вогнать? Кто ещё?

— Я хочу.

— Ну, это совсем другое дело. Если хочешь ты, я пожалуй возражать не буду. Но если мы оба проиграем, сам понимаешь, опустошим кассу.

— Не проиграем. Ещё Кобзон желает.

— Серьёзно? — удивляюсь я.

— Да.

— Короче, давай организовывай. Пощекочем нервишки.

— Хорошо, но без меня.

— Не, ты чё, без тебя как? Ты вон в прошлый раз как рубился.

— Нет.

Я иду к Баксу и снова натыкаюсь на Печёнкина.

— Ну так как, будет игра? — уточняет он.

— Да, сейчас распоряжусь.

— Отлично! — его блестящие жирные губы расплываются в улыбке. — Готовь попку, я тебя опять сделаю.

— Я сегодня не играю.

Улыбка с ползает с его лица.

— Не пойдёт. Если не будешь играть, я наши договорённости аннулирую.

— Ага, щас прям. С чего это? Вроде ж вы себя человеком слова называли.

— А мне по*уй, понял? Я сказал, будешь играть. А то бабу твою оттарабаню. И эту, и ту каланчу иностранную. Обеих сразу. Давай за стол, сынуля. Чисто на бабки, без дополнительных условий. Идёт?

Меня такая злость охватывает, что я соглашаюсь. Неправильное решение, поспешное и принятое на эмоциях, но желание наказать этого самодовольного борова, вспыхивает вместе с гневом и перевешивает голос разума. А гнев, как известно мой старый враг.

Мы садимся за стол. Перед каждым из нас куча денег. Только у Кобзона чуть меньше, чем у остальных. Поскольку он не привёз с собой наличность в необходимых количествах, казино даёт ему в долг. В порядке исключения, разумеется, и как человеку порядочному и хорошо известному.

Парашютист, желавший тоже поучаствовать, в последний момент сдувается, так что мы оказываемся за столом вчетвером. Надо было мне тоже отказаться. Да и вообще соглашаться не стоило. Сейчас деньги нужны. Если проиграю, это нас затормозит на какое-то время. Можно, конечно, у Платоныча опять перехватить, но блин, какого хрена…

Слева от дилера садится Иосиф Давыдович, за ним Цвет, далее генерал и, наконец, я.

Развивается игра потихонечку. Никто особо не рискует, приглядываясь к остальным. Небольшие суммы кочуют от игрока к игроку. Но передо мной и генералом кучи постепенно увеличиваются.

Начинается новая раздача. Сначала всё идёт спокойно, но вдруг генерал резко повышает ставку и мне приходится отвечать.

— Три тысячи, — подтверждаю я.

Дилер выкладывает четвёртую карту, и теперь на столе оказываются червовый туз, а так же восьмёрка, шестёрка и четвёрка пик.

— Прошу господа, — обращается к нам крупье.

Господа все в Париже…

— Дальше.

— Дальше.

— Чек.

Я дважды стучу пальцами по столу. Дальше…

— Все остались, — сообщает беспристрастный дилер. — Вчетвером.

Какая-то смутная тоска начинает сосать сердце. Я поднимаю голову и смотрю на «болельщиков», с серьёзными лицами стоящих вокруг стола. Платоныч с Мартой, Лида, Парашютист, Миша Бакс, Куренков.

Дверь в зал открывается и к Баксу подходит один из сотрудников и что-то шепчет на ухо. Тот кивает и быстро выходит. От всего этого тревога не утихает… Может соскочить, сбросить карты, пока не поздно? Перевожу взгляд на банк. Сейчас там уже лежит шестнадцать тысяч…

Дилер выкладывает пятую карту. Пиковый туз.

— Дальше, — говорю я.

— Дальше, — повторяет за мной дилер.

— Шесть тысяч, — вдруг объявляет Кобзон и отодвигает от себя всю свою наличность.

— Ставка, шесть тысяч. Ну а вы? — кивает дилер Цвету.

Тот сидит какое-то время, поигрывая желваками и глядя на деньги, а потом сгребает все свои пачки и двигает к банку.

— Десять, — заявляет он

— Десять тысяч. Ва-банк.

В зале наступает полная тишина. Я не отвожу глаз от сидящего напротив меня Печёнкина. Краешек губы опять дёргается, да только что толку. Думаю, гораздо полезнее наблюдать за его лицом, которое сейчас становится влажным и немного краснеет.

Генерал чуть прикусывает губу, очевидно нервничая. Он заглядывает в свои карты, смотрит на карты, выложенные на столе и кладёт руку на пачку денег. Проходит довольно много времени и он наконец принимает решение.

— Поднял, — заявляет он и двигает деньги.

— Пятнадцать тысяч, ставка, — фиксирует сумму дилер.

Все замирают, глядя на меня, а я всё смотрю и смотрю на Печёнкина, на его потную красную рожу, на бегающие глазки и дёргающуюся губу. Поймав мой взгляд, он словно удивляется и тут же расплывается в улыбке, чуть поигрывая бровями. Паяц…

И почему-то мне кажется, что у него ничего нет…

— Ва-банк, — бросаю я и двигаю все свои двадцать две тысячи.

По залу пробегает вздох.

— Ваше слово, — обращается дилер к Печёнкину.

Тот поднимает глаза и у меня возникает чувство, что он с трудом сдерживает улыбку. Он оглядывает Кобзона и Цвета, бросает взгляд на дилера, потом смотрит свои карты и в стотысячный раз проверяет карты на столе. Ну давай же уже! Не тяни, скотина…

Генерал, смотрит на меня, пряча гаденькую улыбку, и снова смотрит на деньги. Все взгляды в этом зале сейчас направлены на него. Но он не торопится, явно наслаждаясь моментом.

Сердце томится и стучит часто-часто, как у зайчишки. Я провожу рукой по шершавому сукну стола, пытаясь сохранять спокойствие. Но это очень трудно. Да, это даётся мне с большим трудом. Я не ведусь на ужимки Печёнкина и сохраняю видимое спокойствие.

— Э… — вырывается у него вместе с насмешливой улыбкой.

Ну, давай!

— Знаете, — наконец говорит он, — а я пожалуй отвечу вам.

И он отодвигает от себя все свои кучи. Двадцать девять тысяч советских рублей.

— Вскройтесь, — предлагает дилер.

Повисает пауза. Все игроки внимательно смотрят друг на друга. Кхе… Напряжённый момент… Понятно, что первые двое на выигрыш претендовать не могут, но карты должны показать все.

— Джентльмены, — повторят дилер, — прошу открыться.

Кобзон кивает и двигает вперёд свои карты.

— Флеш, старшая карта туз.

Неплохо…

Цвет пренебрежительно откидывает свои карты. Две восьмёрки, трефовая и червовая.

— Фулл хаус, восьмёрки и два туза…

Хорошая карта…

Печёнкин вдруг делается очень серьёзным и, поджав губы, резким волевым решением переворачивает карты.

Трефовый туз и червовая шестёрка… Охренеть!

11. Водевиль

— Фулл хаус старше, — объявляет дилер. — Тузы и две шестёрки.

В зале поднимается гул. Я встречаюсь глазами с Платонычем. Он подбадривающе кивает,