Том 3. Третья книга рассказов - Михаил Алексеевич Кузмин

и веселился? Клавдия Павловна, та любит весь мир, и даже я, – я, должен признаться, уязвлен стрелою амура, но кто она – это я вам не открою ни за что. Нет, ни за что не назову, кого люблю я.

Если бы оратор не замолчал, то можно было бы сказать, что его прервала Александра Львовна: во всяком случае после небольшой паузы она заговорила первой, и было такое впечатление, будто она прерывает если не чью-то речь, то во всяком случае мысли.

– Вы так все хорошо распределили, Виталий Павлович, что на мою долю ничего не осталось, но я могу составить postscriptum к вашему дифирамбу. И Александра Львовна влюблена и тоже не скажет ни за что, «кого люблю я». Видите, и я умею загадывать загадки не хуже вашего!

А сама взглянула, покраснев, на веснушчатое лицо Виталия и поднялась с земли, будто давая понять, что вопрос исчерпан. Вслед за нею поднялось и все общество и медленно отправилось по дорожке мимо редко посаженных яблонь к белевшей далеко в конце террасе.

Клавдия Павловна, взяв под руку брата и немного отстав, сказала ему тихо:

– Я тебя одобряю, Витя. Саша прямая и хорошая девушка, ты имеешь глаз.

Тот, молодцевато вздернув голову, что совсем не шло к его фигуре, худенькой и сутуловатой, промолчал и только крепче прижал сестрину руку.

Аллея к дому так длинна, что, пока наши герои ее пройдут, мы поспеем читателя познакомить с ними, тем более что во время пути ничего особенного не случилось.

Зинаида и Александра Львовны Прохоровы были сироты важного генерала, умершего лет шесть тому назад после десятилетнего вдовства и оставившего дочерям изрядный достаток, светское воспитание, пылкий и живой характер и милую, немного слишком российскую внешность. Они были похожи друг на друга, но не сходством близнецов или даже сестер, а каким-то отдаленным семейным сродством, которое всего яснее сказывается в незаметных мелочах: улыбке, интонации, манере пожимать плечами и т. п.

Они гостили у своей тетки – Марты Николаевны Фукс, муж которой, важный городской делец, не мог и не хотел покидать своей финансовой атмосферы для тихого летнего затона: впрочем, никто из гостивших у Фуксов молодых людей особенно об этом не жалел, так как банкир, несмотря на свою любезность и предупредительность, вносил что-то стесняющее и чуждое в их веселый хоровод, и было даже не совсем понятно, что общего между ним и его собственной женой.

Гостили же там Виталий Павлович Меркурьев со своей сестрой Клавдией Роммер, уже стареющей вдовой, сохранившей какую-то молодую наивность и нерусскую рассудительность, вероятно заимствованную от покойника мужа, англичанина и фабриканта, да еще самые молодые гости – Петр Сергеевич Мельников и его двоюродный брат Ваня.

В имении Фуксов, которое хозяин не захотел переделывать, было все еще на барскую ногу, просторно и запущенно, так что всем залетным птицам было где разместиться хотя и не очень просторно, но зато уютно, да и то сказать – в молодости лучше, чем когда бы то ни было, понимаем пословицу «в тесноте, да не в обиде». Обиды, конечно, и могли бы быть, но как-то все так распределились парами по молчаливому соглашению, что никаких трений не обнаруживалось; только один Ваня бродил одиноким.

Перед чаем, войдя на ту же белую террасу, которая помещалась в конце аллеи, и, смотря на выплывавшую боком оранжевую луну, Саша обратилась к Виталию Павловичу:

– Вы, конечно, догадываетесь, Виталий Павлович, что я отлично поняла, к чему была ваша речь и на что она метила: могу вам сообщить, что вы не промахнулись, хотя и кажетесь человеком рассеянным.

Виталий, прервав ее, молвил:

– Но отчего я рассеян? Оттого что глаза мои всегда устремлены на одну точку, мысли мои заняты одним и тем же, и сердце тоже.

Усмехнувшись, Саша сказала:

– И эта точка, конечно, – я?

– Да, вы; вы сами не знаете, Александра Львовна, насколько я вас люблю.

Он хотел было взять ее за руку, но, ловко ускользнув, девушка ответила суховато:

– Надеюсь, мы не будем повторять объяснения в любви, которые я уже имела.

– Да, но вы ничего мне не ответили.

– Как вы любите точки над i. Вы мало обращались с женщинами, разве мы когда-нибудь скажем прямо? Нужно смотреть, догадываться и понимать. Если бы у вас голова не так была занята мною, и вы больше бы обращали на меня внимания, вы бы уж давно поняли.

– Что? – будто вздохнул ее собеседник.

– Ах Боже мой, да то, что я вас люблю, конечно.

– Александра Львовна! – возопил тот и протянул обе руки вперед, но в эту же минуту на террасу легким шагом взошли Зиночка и Петя, которые не стеснялись гулять по вечерам вдвоем, будучи уже объявленными женихом и невестой.

От смущения говоря громко, Виталий Павлович произнес:

– А мы с Александрой Львовной хотели идти искать вас к чаю.

– Отчего это сегодня мы так экстренно понадобились и почему ты так кричишь? – спросил Петя, не видя в темноте румянца, залившего лицо Виталия.

– На террасе очень резонанс хороший, – промолвила Саша, и все вчетвером проследовали в пустоватую столовую, где на диване сидели Марта и Клавдия, прислушиваясь, как в темной гостиной Ваня играл Грига.

– А уж самовар почти остыл, – сказала Марта Николаевна, особенно зорко вглядываясь в лица пришедших, а Клавдия Павловна, задержав несколько брата, спросила тихо:

– Ну, что, Витя, кажется, скоро за ужином придется пить за две пары нареченных?

– Да, да, да, уповаю, – ответил тот так громко, что все повернули головы, а Ваня перестал играть.

II

И действительно, недели через три Александра Львовна, найдя Марту в беседке, где была сделана плита для варки варенья, обратилась к ней взволнованно:

– Милая тетя, можно мне с вами поговорить?

Спокойно отложив книгу и глянув на девушку открытыми серыми глазами, та промолвила:

– Конечно, дитя, разве мне когда-нибудь недоставало времени или желанья тебя слушать? Но ответь мне сама сначала на один вопрос: отчего это волнение, разве случилось что-нибудь важное?

– Да, тетя! – восликнула та, опускаясь перед Мартой на колени.

– Осторожно: здесь пролито варенье. Ну какое же важное открытие ты мне сделаешь?

– Тетя, Виталий Павлович просит меня выйти за него.

– Что же удивительного, разве могло быть иначе? Я давно знаю, что он тебя любит.

– Так что вы одобряете?

– Я не говорю, что я одобряю, я только говорю, что он тебя любит, и для меня нет ничего удивительного, что он сделал тебе предложение, но я совсем не знаю, любишь ли ты его и что из этого выйдет.

– Да, и