Том 3. Третья книга рассказов - Михаил Алексеевич Кузмин

и нервна, что не совсем соответствовало ее живому, но ровному характеру. Против ожидания она стала проявлять излишнюю суетность и какое-то болезненное тщеславие в вещах, казалось бы, мало кому нужных. Будто какое-то соперничество с собственной сестрой, у которой муж был богаче и краше и которую все, начиная от тети Марты до старухи няньки, любили больше, чем ее, Александру Львовну, теперь обнаружилось.

Муж ее, казалось, ничего не замечал, все еще видя в ней ту которую хотел видеть. Лишь пристальный взгляд сестры Клавдии, бывавшей у них не особенно часто, дольше, чем обыкновенно, останавливался на побледневшем и похудевшем круглом лице своей belle sceur.

Иногда, говоря пустые фразы спокойным и приветливым голосом, она будто хотела сказать совсем другое ничего не видящему брату.

– А у вас новость. Этих ваз сначала не было, и платье у тебя какое-то новое, – я его раньше не примечала! – говорила Клавдия, подымая глаза от книга.

– Да, это платье новое, я недавно сшила, а вазы вчера мне понравились в окне, и Виталий за ними съездил.

– Очень миленькие, не правда ли? – будто виноватый, подтверждал муж.

– Их могут легко разбить, – у вас Глаша такая неловкая, хотя и честнейшая девушка.

– Да, это ужасно! Я уж давно говорила Виталию, что нужно взять лакея, – быстро подхватила Саша.

– Не получил ли ты, Витя, наследства? – спросила Клавдия, усмехаясь.

– Нет, насколько я знаю.

– Но что из того? – надменно отпарировала жена.

– Я ничего не хотела сказать дурного, поверь, – ответила Роммер, но когда Саша вышла за двери, она обратилась к брату.

– Отчего вы так шикарите? Ведь это же дурной тон. Как сама Саша не понимает этого? Ведь ты еще покуда не министр, и вы не московские богачи, чтобы так швырять деньги! Зина и та живет гораздо скромнее, хотя ты знаешь, что Петя богат.

– Ах, Клаша, ты все преувеличиваешь. Ведь это так понятно в Сашином возрасте: она так молода, и ей не хочется быть хуже других.

– Не только не хуже, но многим лучше других хочется быть ей, а молодость эта продлится еще добрых пятнадцать лет. – И потом, встав и подойдя близко к Виталию, Клавдия Павловна прошептала: – Не думаешь ли ты, Витя, что она завидует Зине?

– Нет, это было бы низко. И чему завидовать? Только тому, что они несколько богаче нас?

– Ты всегда на все смотришь в розовые очки; она может завидовать и тому, что Зина и красивее ее, и умнее, и даже тому, что у той такой муж.

– Ты думаешь, что она неравнодушна к Пете? Какой вздор! – рассмеявшись, ответил Виталий. – Просто ты стала скупенька под старость, милая Клаша.

Клавдия Павловна поджала губы, но сказала только:

– Мне очень жалко, что пришлось говорить об этом, но вот я сказала, – смотри сам.

В это время в столовую вошла уже одетая к выходу Александра и стала торопить мужа ехать куда-то с визитом; она заговорила аффектированно громко:

– Ну, что же, едем, Виталий, а то не успеешь оглянуться, как темно станет. Надеюсь, вы окончили обсуждение вопроса о нашей прислуге? – Она подчеркнула слово «нашей», искоса глядя на Клавдию Павловну. Несколько подождав, она добавила холодно: – Ты, Клавдия, обедаешь у нас? Мы к обеду будем, а на столе у меня лежат новые книги.

– Нет, благодарствуйте, я уже ела, и мне сейчас нужно уезжать по одному делу.

Сидя на извозчике, Александра Львовна сначала сердилась, что тот едет слишком медленно, и лошадь у него заморенная, и пролетка ободранная, пока ее не прервал Виталий Павлович:

– А ты, Саша, все-таки как-то слишком нелюбезна с Клавдией.

Нахмурившись и помолчав минуту, та выговорила:

– Знаешь, Виталий, хотя она тебе и сестра, но должна признаться, что мне не особенно нравится ее вмешательство в разные мелочи. Это дело наше с тобой, понимаешь, и потом, что же, я мотовка, по ее?

– Она говорит от любви и попросту, и тебя нисколько не упрекает.

– Ну, вот и я ее тоже не упрекаю и попросту скажу, что это мне не нравится, и тогда посмотрим, что выйдет.

– Ты встала сегодня с левой ноги, Саша.

– Какал есть; я всегда такал, и вы меня имели время разглядеть, я себя не таила.

Уже раздеваясь ко сну, Виталий Павлович робко завел:

– А как тебе Саша, нравится Петя?

– Вот новое дело. Я думаю – как и всем вам, – я очень дружна к нему.

– А ты никогда не была в него влюблена? – еще тише спросил Виталий Павлович. От изумления Александра Львовна перестала даже раздеваться. Опустив руку с лиловым чулком и широко раскрыв глаза, она сначала долго смотрела на мужа и потом вдруг стала неудержимо смеяться.

– Чему ты, чему ты? – прерывая ее смех, спрашивал муж.

Еще прерывистым от смеха голосом Сашенька ему отвечала:

– Ты меня разодолжил, Виталий. Знаешь, всему есть предел.

– Но почему же тебе и не быть влюбленной в Петю?

– Да потому, что я люблю тебя, глупый ты человек.

– Ах, так?

– А то как же? Ну, брось всякие куражи и пойди ко мне. Не хватало еще, чтобы и твои глупые вопросы были следствием визита твоей сестры! – она привлекла, почти притащила его за руку к себе и стала гладить по голове, плечам и шее, как маленького ребенка, а он, уткнув нос в розовое и полное ее плечо мог только бормотать:

– Милая Саша.

Она смеялась и шлепала его по затылку иногда довольно больно и вдруг произнесла совершенно спокойным голосом:

– А знаешь, Виталий, гораздо выгоднее иметь месячного извозчика. Он стоит не больше ста или ста двадцати рублей в месяц, а у меня все равно на этих кляч выходит больше четырех рублей в день. Это будет даже экономно, и Клавдия Павловна может быть довольна.

– Оставим про нее, – ответил Виталий, снова обнимая жену за шею.

Уже засыпая, Сашенька приоткрыла глаза и прошептала:

– Так я влюблена в Петю Мельникова?.. – и с тихим смешком повернулась на другой бок.

IV

В другой квартире на той же Фурштадтской некоторое беспокойство, но очень скрытое, нельзя было объяснить уж ничьими визитами. Да и было ли там беспокойство? Не обманывает ли нас навязчивая аналогия между двумя парами? Но если сестры были сестрами и дочерьми одного генерала Прохорова, то ведь мужья-то уж ничем не были схожи один с другим. И потом Зинаида Львовна и Петр Сергеевич так искренно любили друг друга и были достаточно богаты, чтобы никакие мотовства не могли помешать их взаимному согласию. Но часто в конце, казалось бы, обычных разговоров легкая складка