Когда Венера смеется - Стивен Сейлор

ее груди и заставило затрепетать легкий шелк, касавшийся сосков.

— До недавнего времени Марк Целий и я были в очень близких отношениях. Он также был близок и с моим братом. Можешь считать, что Целий был нам обоим как брат.

То, как она произнесла это, намек, содержавшийся в ее словах, был смутно непристоен.

— Продолжай.

— Незадолго до того, как Диона пытались убить с помощью яда в доме Луция Лукцея, Целий приходил ко мне просить значительную сумму денег.

— Ну и?

— Он сказал, что ему нужны деньги для того, чтобы устроить какие-то игры в его родном городе, Интерамнии. Видимо, Целий занимает там почетный пост в городском совете, а в обмен на это должен помогать организовывать местные празднества; по крайней мере, именно так объяснил мне сам Целий. Это случилось не в первый раз, когда он просил у меня денег.

— И ты всегда одалживала ему?

— Обычно. Ты скажешь, что я выработала привычку потворствовать Марку Целию? Он всегда возвращал мне долги, хотя и не деньгами.

— Тогда как?

— Услугами.

— Политическими услугами?

Клодия рассмеялась.

— Едва ли. Скажем так: у меня был зуд, а Целий знал, как его почесывать. Но я отвлеклась. Как я сказала, сумма, которую он просил на этот раз, была довольно большая — значительно больше тех, что он просил раньше.

— Достаточная, чтобы оплатить массу почесываний, — сказал я. Ее глаза сверкнули.

— Что ж, возможно, именно так я и думала, когда согласилась дать Целию взаймы. Но в конце концов я заподозрила неладное и навела справки. Представь мое неудовольствие, когда я узнала, что игры в Интерамнии проводятся осенью, а не весной. Все объяснения Целия о необходимости такой ссуды оказались фикцией.

— Едва ли он первый молодой человек, который лжет красивой женщине с целью завладеть ее деньгами.

Клодия улыбнулась этим словам, и я понял, что назвал ее красивой, даже не намереваясь это сделать; я хотел сказать «женщине старшего возраста», без сомнения. Лесть получилась еще более искренней из-за своего спонтанного характера, и я думаю, она почувствовала это.

Ее улыбка исчезла:

— Я полагаю, Марк Целий использовал эти деньги, чтобы приобрести яд и подкупить одного или нескольких рабов Лукцея, чтобы они попытались подсыпать ему этот яд в пищу.

— Ты сказала, это была большая сумма.

— Яд нынче недешев; он должен быть надежен, как и продавший его человек. Недешево также подкупить рабов богатого хозяина, чтобы они пошли на такое преступление, — Клодия говорила с уверенностью, словно приобрела эти знания на личном опыте. — Связать все воедино мне удалось значительно позже, уже после того, как Дион был мертв. Мелочи — тон голоса Целия и выражение его лица, когда бы в его присутствии ни возник разговор о Дионе, загадочные замечания, которые он то и дело бросал, моя собственная интуиция.

— Едва ли это может служить доказательствами.

— Доказательства я хочу получить от тебя, Гордиан.

— Что бы там ни было, Дион умер не от яда. Что тебе известно о кинжалах?

— Ранним вечером в ночь убийства Целий находился в моем доме, который расположен недалеко от дома Тита Копония, где был убит Дион. У Целия под туникой был спрятан нож.

— Если он был спрятан, как…

— Уверяю тебя, ни одна часть Марка Целия не была укрыта от меня в ту ночь, — сказала она с тонкой улыбкой. — У него был кинжал. Он был взволнован и напуган — я никогда раньше не видела его в таком состоянии — и выпил больше, чем следовало. Я спросила, что с ним; он сказал, что ему предстоит неприятное дело и что он получит успокоение, когда все будет закончено. Я пыталась заставить его рассказать, в чем дело, но он отказался. Вы, мужчины, бываете такие противные с вашими ничтожными секретами. Я сказала: «Твое неприятное дело, надеюсь, это не то, что я прошу тебя сделать сейчас?» — «Конечно нет!» — ответил он и принялся изо всех сил демонстрировать, что говорит правду. Но наши любовные игры в ту ночь принесли мне одно разочарование, если не сказать хуже. От Целия был такой же толк, как от любого из наших съежившихся знакомых в реке сегодня. Позже, когда за ним зашел его друг Асиций, Целий проявил горячее желание уйти. Ну что же, подумала я, пусть мальчики пойдут и поиграют друг с другом. Теперь я понимаю, что лишь несколько минут спустя, после того как они вышли из моих дверей, Дион был заколот насмерть.

Я долго молчал, прежде чем заговорить, введенный в замешательство не деталями этой истории, но самой манерой, с какой Клодия ее рассказывала. Мне не доводилось слышать раньше, чтобы женщина говорила о своих интимных связях так открыто, да еще таким язвительным тоном.

— Ты понимаешь, что все, о чем ты мне рассказала, связывает Целия с убийством Диона лишь косвенно?

— Вот тебе еще косвенные улики: на следующую ночь, когда Целий снова пришел ко мне, он принес мне маленький подарок — серебряное ожерелье с лазуритом и сердоликовыми бусинами — и похвалялся, что теперь может вернуть все взятые у меня деньги до последнего сестерция.

— И он вернул?

Она рассмеялась.

— Конечно нет. Но судя по тому, как он говорил, я поняла, что он разжился значительной суммой денег. Он выполнил свое дело, и ему было щедро заплачено за это.

— Это только твое предположение?

Клодия не слушала. Она задумчиво глядела в потолок палатки, предавшись воспоминаниям.

— В ту ночь наши любовные утехи были полной противоположностью предыдущей. Целий показал себя настоящим Минотавром — неистовые рога, горящие глаза, обильный пот на боках…

Я открыл было рот, чтобы повторить вопрос, но, прежде чем успел ее прервать, меня опередили раскаты приближавшегося мужского смеха, низкие и гортанные, сопровождаемые звуком шагов по воде. Клодия мгновенно вышла из своего томного состояния и села на ложе. На лице ее появилось выражение искренней радости.

Я повернулся и увидел человека, который, высоко поднимая ноги, шагал по воде у берега, где было мелко, направляясь к палатке. Подобно остальным мужчинам в реке, он был голым. Лучи уже начавшего опускаться солнца отражались от воды за его спиной, одевая его сияющим ореолом; капли воды на плечах и ногах горели подобно вспышкам белого огня, очерчивавшим темную массу его тела. Окончательно выбравшись из воды, он поднял руки, чтобы отжать волосы, показав лоснящуюся мускулатуру рук и плечей. На сухой земле его походка стала развязной, и хотя черты его по-прежнему терялись, заслоненные солнечным ореолом, я разглядел, что на лице его пляшет широкая улыбка.

— Дорогой! — слово сорвалось с