Когда Венера смеется - Стивен Сейлор

Мое чувство долга глубже, чем сила дурных предчувствий.

Экон серьезно кивнул. Как обычно, он понял меня.

— Что ты хочешь от меня, папа?

— Еще сам не знаю. Может быть, ничего. Может быть, только чтобы ты выслушал мои сомнения и кивнул, если в моих словах мелькнет нечто, отдаленно напоминающее здравый смысл.

Он взял меня за руку.

— Скажи, если тебе понадобится нечто большее, папа. Обещай, что скажешь.

— Обещаю, Экон.

Он выпустил мою руку и сел. Где-то в доме опять вскрикнул кто-то из близнецов. Им определенно пора бы уже спать, подумал я. Через щель в ставнях было видно, что на дворе стоит полная темнота.

— А что думает по этому поводу Вифания? — спросил Экон.

Я улыбнулся.

— С чего ты взял, что я рассказывал ей?

— Ну, должен же ты был что-то сообщить ей за ужином.

— Да — несколько сокращенную версию моего визита в сад Клодии.

— Ха! Вифания оценила бы рассказ об обнаженных купальщиках, я думаю, — засмеялся Экон.

— Возможно, но я опустил такие подробности. Так же, как и описание одежды Клодии, которое так тебя заинтриговало.

— Мне показалось, что сперва это заинтриговало тебя, папа. А появление Клодия из реки, голого, словно рыба, вытащенная из моря?

— Пропустил. Правда, я упомянул, как брат с сестрой обнимались у меня на глазах.

— И целовались?

— И целовались. Должен же я дать Вифании хоть какие-нибудь основания для сплетен?

— А что она думает по поводу обвинений Марка Целия?

— Вифания заметила вскользь, что это полная чепуха.

— Правда?

— «Невероятно, — сказала она. — Марк Целий никогда не мог бы совершить преступление. Эта женщина клевещет на него!» Я спросил, из чего она делает такой вывод, но получил в ответ лишь взгляд Медузы Горгоны. Вифания всегда питала слабость к нашему франтоватому молодому соседу. Точнее, нашему бывшему соседу, хотел я сказать.

— Ей не хватает его присутствия на улице.

— Нам всем не хватает зрелищ, которые время от времени устраивал Целий, когда стучался у своих дверей в разгар дня с всклокоченными волосами и налитыми кровью глазами, или когда расхаживал по нашей улице с проститутками из Субуры, или когда его пьяные друзья читали непристойные стихи из окон его жилища…

— Папа, хватит! — Экон давился от смеха.

— Мне кажется, смеяться тут не над чем, — сказал я, внезапно став серьезным. — Речь идет о будущем молодого человека. Если его признают виновным, то большее, на что он сможет рассчитывать, — это изгнание. Семья его натерпится позора, карьера его кончена, а все планы разрушены.

— Едва ли это достаточное наказание, если он виновен.

— Если он виновен, — сказал я. — Что мне и требуется доказать.

— А если ты обнаружишь, что он не виновен?

— Я сообщу об этом Клодии.

— А для нее есть какая-то разница? — напрямик спросил Экон.

— Тебе известно не хуже меня, Экон, что римский суд редко имеет дело с виной и невиновностью.

— Ты хочешь сказать, что Клодия может быть больше заинтересована в уничтожении Целия, чем в наказании убийцы Диона?

— Эта мысль приходила мне в голову. Брошенная женщина…

— Если только это не она его бросила, папа.

— Думаю, это мне тоже придется установить.

— Если полагаться на слухи, то Целий не первый мужчина, которого она уничтожает, — сказал Экон. — Хотя мне кажется, что ссылка и унижение — более милосердные средства, чем яд.

— Ты говоришь о сплетнях, согласно которым она отравила своего мужа три года назад?

Он кивнул.

— Говорят, что Квинт Метелл Целер был совершенно здоров, когда внезапно умер. Говорят, что его брак с Клодией никогда не был мирным и, более того, что Целер и ее брат Клодий стали закоренелыми врагами. Мнимым предлогом их раздора считалось расхождение в политических взглядах, но какой мужчина потерпит, чтобы его шурин был ему соперником в постели?

— Но кто из них нарушил права другого — Клодий… или Целер?

Экон пожал плечами.

— Полагаю, это могла решить только Клодия. Целеру не повезло; он расстался с жизнью. А теперь Целий? Похоже, любой мужчина, который встает между братом и сестрой, рискует больше, чем ему кажется.

Я покачал головой.

— Ты пересказываешь скандальные слухи так, будто уверен в их истинности, Экон.

— Лишь для того, чтобы ты как следует осознал, с какого рода людьми тебе предстоит иметь дело. Ты ведь все-таки намерен идти до конца?

— Чтобы выяснить правду относительно убийства Диона, да.

— Под покровительством Клодии?

— Она наняла меня. Обстоятельства привели ее ко мне — обстоятельства или Кибела.

— Но политически очень опасно как бы то ни было связывать себя с Клодием…

— Я так решил.

Он задумчиво почесал подбородок.

— Тогда, я думаю, нам обязательно следует как минимум вспомнить все, что нам известно об этих Клодиях, прежде чем ты отправишься по их поручениям или положишь в карман еще какую-то часть их серебра.

— Очень хорошо, но что именно мы знаем о них? И давай будем осторожны, чтобы не приплетать к фактам слухи и сплетни.

Экон кивнул. Он начал говорить размеренно, тщательно формулируя мысли:

— Они — патриции. Они происходят из очень древнего, очень прославленного рода. Среди их предков множество известных людей, большая часть которых служила консулами и следы деятельности которых можно найти по всей Италии — дороги, акведуки, храмы, базилики, ворота, галереи, арки. Их родственники путем брачных отношений так тесно породнились с семьями равного им положения, что этот клубок не распутает самый искусный ткач. Клодии являются сердцем правящего класса Рима.

— Настолько раздробленного и настолько не в ладах с самим собой, насколько этот класс может быть. Да, чистота их происхождения и родственных связей вне всякого подозрения, — согласился я. — Хотя всегда, когда имеешь дело с богатыми и могущественными, в первую очередь хочется спросить, как они такими стали.

Экон погрозил мне пальцем:

— Папа, ты уже начал нарушать собственное требование — не путать факты со сплетнями.

— Что ж, вернемся к фактам, — уступил я, — либо запишем все, что не относится к фактам, в разряд недостоверных сведений, — поправился я следом, понимая, что иначе никакого разговора о Клодиях может не получиться.

— Ну хорошо, — продолжил Экон, — тогда начнем с написания их имени. Его патрицианская форма звучит как Клавдий, а отца их звали Аппий Клавдий. Но Клодий и все три его сестры три года назад переменили написание своего родового имени на более плебейскую форму — с «о» вместо «ав» в середине. Должно быть, это произошло после того, как Клодий решил сделать карьеру политика популистского толка и придать себе известность подстрекателя городской черни. Полагаю, это помогло ему найти общий язык с его наемниками-гладиаторами и камнеметателями и