«Мое утраченное счастье…» Воспоминания, дневники - Владимир Костицын

Как всегда, много божественных сюжетов. Из них обращает внимание «Бегство в Египет» неразборчивого художника: Иосиф — типичный бакалейщик с rue des Rosieres, Мария — карикатурно безобразна, младенец — кусок мяса; никакой «благообразности». Некоторые картины агрессивно антидемократичны, например — избирательное собрание, очевидно, коммунистическое, потому что участники походят на горилл и оранг[утангов]ов, одетых в отрепья[1832].

* * *

4 июля 1957 г.

Сенсация в Москве: Молотов, Каганович, Маленков и Шепилов изгнаны из Президиума ЦК, из ЦК и лишены всех должностей по советской и по партийной линиям; Молотов вдобавок лишен права перемещаться. «Humanité» напечатало сообщение ЦК КПСС, написанное суконным языком резолюций и правительственных сообщений; во французском переводе все это звучит особенно невразумительно. Им всем вменяется в вину систематическое противодействие партийным директивам, фракционная деятельность, «сталинизм». Доказательств не дается никаких.

У Каплана в магазине слышал толки: приписывается эта история растущему влиянию маршала Жукова. Может быть, но как не вспомнить фильм «Взятие Берлина»[1833], где Сталин говорит: «Вот у Жукова под Берлином дела скверны; надо будет его подкрепить». Однако мы, современники, помним, что Жуков — самый блестящий из советских командующих — вел наступление на Берлин твердо, энергично и без заминок. Значит, через фильм Сталин, недовольный успехами Жукова, сводил с ним счеты. Вполне возможно, что сейчас Жуков сводит счеты со сталинцами. И то, и другое противно, а главное, страдают общие интересы. И так уже десталинизация обошлась СССР очень дорого[1834].

* * *

13 июля 1957 г.

Письмо — как всегда, длинное — от Dehorne. Книгу, которую я послал ей новехонькой, она получила измятой, запачканной, пропитанной вонючим жиром. Ей бы следовало отказаться от посылки, а она имела слабость принять. С моей оценкой обстановки в романе Дудинцева, конечно, не согласна и ищет тут параллели. Это слабо: она знает здешнюю обстановку, но совершенно не знает тамошнюю. Приводит примеры здешних произвольных отставок: Joliot-Curie и Teissier. Да, но они потеряли административные посты и сохранили целиком свои лаборатории и кафедры, а там люди теряют все — до жизни своей и близких включительно. В свое время, в начале века, Рубанович потерял свою доцентуру по физике в Сорбонне из-за своей принадлежности к социалистической партии, но это — очень редкий и притом давний случай. Верно, что католики гадят, когда могут, но и обратное бывало: это — политическая борьба. В этом отношении там — положение иное, чего Dehorne никак не хочет понять[1835].

* * *

8 августа 1957 г.

У Каплана в «Доме книги» совершенное затишье. Он сказал мне между прочим, что брат Игоря [Кривошеина] несколько месяцев тому назад ездил в Москву и привез очень печальные вести об Игоре. По его словам, Игорь был арестован и просидел свыше двух лет; после освобождения его положение скверно во всех отношениях. Верить или не верить? Не знаю. Источник скверный. Этот братец вел себя самым поганым образом, когда Нина Алексеевна дожидалась визы: запугивал, шантажировал, претендовал на ценные вещи из имущества и т. д.; принадлежит к антирусской и антисоветской ориентации, вредно активен, словом — дрянь. И вместе с тем самые немыслимые вещи оказываются действительностью, и всюду имеется слишком много людей, которые не поумнели. Погода утром было куксилась, но к вечеру стало ясно, солнечно, жарко[1836].

* * *

29 августа 1957 г.

В «Доме книги» нашел русское издание воспоминаний о Ленине — Надежды Константиновны Крупской. Книга эта долго была под запретом, и мне интересно посмотреть, есть ли там имена людей, пострадавших в эпоху сталинского террора, равно как и мое собственное. Есть. Означает ли это «реабилитацию»? Трудно сказать. Во всяком случае, мое имя впервые за многие годы появляется на страницах советского издания. Некоторые из моих книг цитировались, но без имени автора[1837].

* * *

5 сентября 1957 г.

Ровно в 17 часов пришла ко мне Ольга Федоровна Минущина: высокая, худая, с пристальным, почти сумасшедшим, взглядом и сумасшедшими речами. Ее желание: чтобы атомная бомба уничтожила все на земле. Каким образом эта бывшая коммунистка дошла до такого безумия? Неужели за то, что немцы сожгли ее мужа? Я заметил, что относительно характера Марка Ароновича никаких иллюзий у нее нет, и странно было бы их иметь. Так в чем же дело? Что касается до [ее дочери] Майи, которая сегодня не пришла, то О[льга] Ф[едоровна] говорит, что Майя — пианистка, окончила École Normale de Musique[1838], получила диплом с правом преподавания, дает уроки музыки, а музыкальной исполнительской карьеры не делает; она — коммунистка, член французской партии[1839].

* * *

11 сентября 1957 г.

Еще об Ибсене, которого я перечитываю. В свое время о «Привидениях» шли идейные споры. Можно констатировать, что от этой стороны пьесы ничего не осталось: идейное содержание ничтожно. Остается бытовая норвежская пьеса, которая написана талантливо и не потеряла исторического и бытового интереса. Курьезно, что пастор Мандерс и Фру Алвинг страхуют свои личные имущества, но не смеют застраховать приют. Так как общественное мнение возмутилось бы таким недоверием к провидению. Любопытна моральная порча низов: столяр Энгстран и его лжедочка Регина… Может быть, это результат близости к морю, к порту.

«Враг народа» — тоже талантливая пьеса, но какая жалкая скудная жизнь, какие жалкие шаткие люди, эти потомки викингов: гниль, гниль, гниль. И ницшеански-анархическая проповедь доктора Стокмана, которая, однако, у нас перед 1905 годом, когда «все кошки были серы», находила горячих поклонников.

«Дикая утка» — даже очень талантливая пьеса, но, в сущности, о чем? Посрамление двух «velleïtaires»[1840] — Ялмара Экдала и Грегерса Верле, из коих последний — еще сторонник внедрения «правды» в жизни во что бы то ни стало, по рецепту Ольги Ивановны Чернцовой-Станкевич, ибсенистки: «А вы, Ольга Васильевна, напудрились; в ваши лета…» (Ольге Васильевне не было и 40 лет в то время), «А у вас, Александр Петрович, два фальшивых зуба».