Любовь и война. Великая сага. Книга 2 - Джон Джейкс

– Эй, да тут что-то новенькое – недоставленная почта!

– Сожги ее, – приказал сержант.

Его брюки, как и у всех остальных, были мокрыми от виски. По улицам, через которые они проходили, текли буквально реки виски. Мародеры громили все.

Седой солдат чиркнул спичкой. Когда несколько писем загорелись, он выхватил их из ящика и с их помощью поджег второй, потом третий и четвертый. Когда пламя разгорелось, он бросил пачку на дощатый пол, уже горячий, и торопливо вышел за дверь.

Перед редакцией «Леджер юнион» мальчишка-посыльный почти каждый час вывешивал сводку телеграфных донесений. Каждая новость с ричмондского рубежа встречалась бодрыми криками толпы, которая постоянно разрасталась.

К полудню понедельника, третьего апреля, радостное волнение привело к остановке работы на заводе Хазардов и долетело до Бельведера, как пожар в засуху. Только Мадлен не захотела принимать участие во всеобщем ликовании и просто ушла в свои комнаты, закрыв дверь.

Она была рада, что конец близок. Фронтовые сводки не сообщали напрямую о том, что генерал Ли оставил свои безнадежные позиции в Питерсберге, на подходе к Ричмонду, но все в Бельведере, как и на заводе и во всем городке, думали именно так. Все чувствовали, что столица Конфедерации скоро падет. И если это означало, что кровопролитие наконец закончится, Мадлен была рада.

Однако та же новость несла с собой и менее приятные обстоятельства. После капитуляции у Мадлен больше не будет причин не возвращаться в Монт-Роял.

Эта мысль была для нее невыносимой, ведь каждый уголок там всегда будет напоминать ей об Орри. И все же она знала, что обязана поехать туда сразу, как только возобновится сообщение с Южной Каролиной. В Вашингтоне уже шли упорные разговоры о том, что вся собственность крупных рабовладельцев будет конфискована, и она должна быть дома, чтобы всеми силами противостоять этому. Ведь если у их любви и мог бы существовать какой-то памятник, то им был бы только Монт-Роял, пусть даже и оскверненный рабством. Поэтому ее непреложный долг – спасти его. Она будет черпать мужество в словах своего отца, который всегда говорил: «Мы все умрем от жизни», и пройдет этот путь до конца, сохраняя дом Орри, где они так недолго были счастливы. Разумеется, если имение еще не разрушено. Северные журналисты постоянно писали длинные статьи о наступлении армии генерала Шермана и «подвигах» его солдат в тылу противника. Каждое слово этих опусов пронизывали такая злоба и такое ликование, что представить Южную Каролину, а особенно Колумбию, в огне было нетрудно.

Но узнать о судьбе Монт-Роял она могла, только приехав туда, а для этого нужно было собраться. Устав рисовать себе картины разрушения, она решила заняться этим не откладывая.

Из кладовой она принесла небольшой сундучок, в котором привезла свои вещи из Ричмонда. Открыв его, она с наслаждением вдохнула аромат кедровых щепок, лежавших на дне. Потом достала из гардероба два платья, которые редко надевала, и, одно за другим, сложила их в сундучок. Когда он был уже наполовину полон вещами, которые тоже редко надевались или использовались со дня ее приезда, взгляд ее упал на полдюжины тоненьких книг на прикроватном столике. Она взяла одну из них, открыла на том месте, где лежала ленточка-закладка, и стала смотреть на строчки стихов, не видя ни слова.

Не надо, предостерег ее внутренний голос. Она закрыла книгу, прижала ее к груди и посмотрела в окно, на освещенные солнцем кусты горного лавра, растущие на склонах холмов. По щекам ее потекли слезы.

«Это было давно, это было давно, в королевстве приморской земли: там жила и цвела та, что звалась всегда…» Вздрогнув, Мадлен опустила голову.

Даже мысленно она не смогла дочитать стихи до конца – слишком много они значили для них обоих. Наклонившись над сундуком, Мадлен положила томик По на аккуратно сложенную шаль и опустила крышку, которая закрылась с тихим щелчком. Больше заниматься сборами сейчас у нее не было сил.

Бердетта Халлоран подготовилась к тому дню, когда победители вошли в Ричмонд. Почти все оставшиеся у нее деньги она потратила на один из старых флагов, которые теперь стоили очень дорого, потому что, как уверяли торговцы, все вдруг захотели их купить. Старый флаг Конфедерации миссис Халлоран сожгла в камине.

В то утро, когда колонна янки торжественно шла мимо ее дома во главе с чернокожими кавалеристами Пятого Массачусетского добровольческого полка цветной кавалерии, миссис Халлоран, затолкав отвращение поглубже, махала им с веранды носовым платком. Многие из ее соседок откровенно рыдали, хотя и не все, однако миссис Халлоран было совершенно наплевать, что эти плаксы подумают о ее поведении.

Теперь их шли уже сотни. Улицу оглашали пение флейт, победная дробь барабанов, смех и ликующие крики солдат армии Севера, шедших под ричмондским небом, затененным дымом пожарищ. Шагающие с краю колонны негры подскакивали к белым, что наблюдали с крылец или из верхних окон домов, отпускали нахальные шуточки и прыгали перед ними в диком танце.

Заметив, что на нее обратил внимание какой-то офицер, миссис Халлоран энергичнее замахала платочком. Быть может, сейчас, привлеченный ее внешностью, вот такой же мужчина остановится возле ее дома и захочет с ней познакомиться. Она ведь должна как-то выжить. И она выживет.

– О, слава Богу, слава Богу! – кричала она, стоя под старым флагом, размахивая платком так энергично, что заболела рука.

Играла она блестяще, по щекам даже потекли слезы, и вскоре полноватый полковник придержал лошадь и медленно подъехал к изгороди из штакетника. Миссис Халлоран тут же бросилась ему навстречу, ожидая, когда он заговорит, пока полковник с улыбкой снимал шляпу.

– Больше никакого рабства и скоро никакой войны, не так ли, капитан?

– Да, похоже, Ли окончательно отступает, – согласился Билли.

Маленькие яркие глаза Пинкни Герберта радостно блестели, когда он связывал бечевкой свернутый ремень для правки бритвы. С тех пор как Билли приехал домой, он растил бороду, но щеки брил регулярно, а старый ремень уже совсем износился, пришлось купить новый.

Прошел примерно час после того, как Мадлен закрылась у себя в комнате; был теплый, ясный день понедельника. Билли шел на поправку. Хотя верхнюю часть тела все еще часто пронзала сильная боль, он справлялся с нею, когда они с Бретт лежали рядом в постели, крепко прижавшись друг к другу. Она даже говорила – с большим удовольствием, – что он никогда не был так страстен во все их недолгие встречи за четыре года супружества. Билли обычно отвечал:

– Это все потому, что я так долго был на армейском рационе. Ну знаешь, кофе, кукурузный хлеб и воздержание.

Он поблагодарил Герберта, взял ремень и сдачу и вышел из темноватой пыльной лавки, пропитанной уютными запахами тканей, крекеров и лука-севка. И хотя в груди снова вспыхнула резкая боль, он чувствовал себя обновленным и радостным, ведь жизнь снова возвращалась в нормальное русло. Поэтому он больше не носил с собой оружия.