В джазе только хулиганы - Dragonfly

чтобы забрать её микрофон? Как так вышло, что я не проследила за самым важным?! Как так вышло… А-а-а-а-а-а! Я поняла! Соколов заговорил мне зубы! Он специально шептал на ушко пошлости, чтобы я растерялась и поплыла… ну тогда… У НЕГО ПОЛУЧИЛОСЬ!!!

Хотелось всхлипнуть от безысходности. Вот же… говнюшонок! Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! Нена…

Моих ног коснулся поток ледяного воздуха. Из-за центрального полотна выскочил Соколов, быстрым шагом направляясь в мою сторону вместе со спасением… Я осунулась, резко вдохнула, не зная, что теперь и думать. Глянув на моё лицо, наверняка, выражающее панику, он неудержимо ехидно заулыбался, но скорости не прибавил… Хотя мог бы!

Подошёл, преисполненный достоинства, взял меня за ледяную руку и вложил в неё микрофон. Подпихнул грубовато в поясницу. Я дёрнулась, как от удара шокером.

— Шевелись, редиска… СТОЙ! — вдруг зашипел он в спину. Да тебя хрен поймёшь! — Пиджак-то верни!

— Кхм… Участница двести семнадцать, Регина Васнецова с композицией «Fever», — молниеносно подстроился ведущий.

Я, стоя в шаге от незащищённого кулисами участка сцены, бешено обернулась на Соколова. Напоследок заглянула в его радостные серые глаза. Сглотнула слюну и стряхнула с плеч пиджак, планируя, на пол. Но Кирилл ловко его поймал и игриво вскинул бровями.

Судя по «погоде» за кулисами, я должна была в ту же секунду покрыться инеем, но вместо этого кожу ног, рук, шеи и лица защипало пеклом. Я натянула улыбку, чувствуя, как она дрожит и кривится от клокочущей внутри истерики. Развернулась и торопливо зашагала на каблуках в пресловутый белый кружок, где пересекались лучи софит. Боковым зрением вновь оценила масштабы зала, на который открылся вид, тихонечко просипела от накрывающего второй волной мандража и резво развернулась перед мониторами. Стук каблуков ещё раздавался эхом в голове, когда заиграла минусовка. «Бом-бом-бом-бом», — задал тон нагнетающий контрабас.

Я одеревенела брёвнышком. Лишь с усилием напрягая мышцы, можно было унять свистопляску нервных клеток… тш-ш-ш! Никакой суеты! Тихо! Выдохни, Регина… Помнишь? Ты — большая шоколадная женщина! Большая, как бригантина, негритянка! Забудь своё сивое дрожащее отражение в зеркале и пой так, словно тебе за это ничего не будет!

Я чуть прищурилась, чтобы сплющить между век каменные подсвеченные лица жюри, и задвигалась в такт, всё ещё пережимая мышцы живота. Ты мечтала об этом, Регина: вот, пожалуйста. Наслаждайся!

— Never know how mu-uch I love you*, —с хрипотцой задышала я в микрофон, легко петляя поддавшейся мелодией. — Never know how mu-uch I care-e-e!

И зачем-то сопоставила с авторским переводом Соколова, оставшегося там, позади! В безопасности!..

Я чувствовала, как его неотрывный взгляд прилип к моей талии, но так как я изо всех сил сличилась с образом колоритной иностранки, моя внутренняя джаз-вумен успела возмутиться и запланировала навалять ему после концерта! Чтоб неповадно было дурачить новеньких!

— When you put-t you’re a-arms around me, I… get… а… — я не могла поверить, что тело меня послушалось! Словно бы стальной контроль оказался случайной удачей, и пока он имел власть над стрессом, нужно было успеть расставить как можно больше акцентов. — Fever that's so ha-ard to bear! — от прерывистых «пунктирных» окончаний, местами чередующихся с протяжными гласными, я перешла в контрнаступление и отчеканила: — You-give-me-fever!

Барабанная бочка раскатисто ударила два раза между последним слогом. Я овладела ритмом — не наоборот.

— Whe-en-n-n-n you kiss-s-s me… Fever when you hold me ti-i-ight! — втянув воздух, я пропустила вперёд набирающий обороты контрабас, и звонко выстрелила голосом: — Fever!..

Мелкая дрожь трансформировалась в жжение в животе. Это победа над стрессом, но не над голодом!

— …in the morning… Fever all through the night-t.

Всё, как учила Надин. Плавное начало, приклеивающиеся друг к другу слоги с утрированными чёткими согласными, как гвозди, прибиваемые молотком. Расслабленная челюсть, свинг и лёгкий, едва заметный призвук, будто я нарочно ходила без шапки в поисках октябрьского насморка — с технической точки зрения так меня будет не отличить от афроамериканки.

— Sun lights up the daytime… Moon lights up the night, — солнце освещает дни, а луна — ночи. Эти строки я понимала, жонглируя нотами.

«Fever» была способна загипнотизировать зрителей и самого исполнителя… потому что состояла из цикличных, повторяющихся по рисунку пяти частей. Из куплетов или припевов — не понятно! И когда Надин заставила меня слушать инструментальное сопровождение, без вокальной партии Пэгги Ли, которую я взяла за эталон, я была потрясена… Все три минуты не происходило совершенно ничего нового: щелчки пальцев, записанные в минусовке, держали ровный ритм от начала до конца, систематично к ним добавлялась бочка, а басовая партия бубнила одной и той же громкостью одинаковую мелодию, блуждая между всего пяти нот! Разве что повысился тон ближе к концу… Но стоило включить вокал Пэгги Ли, как к примитивному фону будто добавлялся целый оркестр — из одного человека?! Мне всего лишь-то нужно было повторить её магнетический успех: завладеть вниманием жюри с первой строчки и звучать всё ярче и убедительнее с каждой последующей, перекрывая первое впечатление динамичным развитием.

Всего лишь-то… победить саму себя!

— Romeo loved Juliet! — реально Ромео и Джульетта?! Да мало ли, чем они занимались в этой песне, пока Соколов не припёрся! — Juliet she felt the same. When he put his arms around her*…

Во второй половине с повышением тона я практически исчерпала свои физические ресурсы, достигнув внушительной громкости. Куплеты на репетициях пролетали молниеносно, здесь же — тянулись в замедленной скорости. Я чувствовала, что стоило вложить в приближающуюся кульминацию что-то ещё, помимо отработанных техники и тембра… Например, выплеснуть пожарище, которое устроил мне Соколов за кулисами!

Он точно продолжал смотреть: у него выхода не было, в очереди же следующий! А меня, обуздавшую нервы, это лишь подстегнуло задвигаться ещё смелее, жестикулируя в зал. Я вспомнила, в чём была одета, насколько интимно меня облегал его нагретый пиджак, и как пробирающе остро обдавал шёпот Кирилла кожу на моей шее. В этот же момент прежде неподвижно наблюдающие члены жюри зашевелились и начали делать записи…

❤❤❤

Я не помнила, как оказалась в приятно тёмных кулисах. С той стороны, где не было ни души. Пробралась через груду стульев, полотна, странную свалку неопознанных объектов… толкнула дверь, за которой прятался неожиданно приглушённый жёлтый свет и толпа артистов с озверевшими глазами. Микрофон из моих дрогнувших рук тут же выдернули, запихнули меня, пошатывающуюся, внутрь и захлопнули дверь. Расступились, освобождая три ступени, ведущие к спасительному полу. Теперь тяжело дыша и озираясь, я стряхнула со ступней туфли, подобрала и на ноющих босых ногах, потопала мимо чужих плывущих лиц.