В джазе только хулиганы - Dragonfly

это антивокально, что рот нужно разевать широко… — сейчас мы блеснём знаниями!

— Ну-ну! Ты не путай нозальные дефекты с вокальной техникой! Кирилл пел как надо. В джазе вокалисты твэнгуют, специально делают звук более плоским за счёт положения гортани. Но от этого рот они открывают не меньше! — да что за новые подробности я узнаю самая последняя?! Я же выучила железобетонно: широкий рот — молодец, узкий — тебе трындец от Надин и щелбан в лобешник! Я недовольно насупилась. — Сначала, Регина, нужно научиться петь правильно, иначе будешь звучать как базарная тётя Мотя!.. А потом постепенно приучаться к твэнгу. В попсе тоже любят это дело, привнесли из джазовой культуры. Надо же хоть чем-то на крутых вокалистов походить… Ты вообще знаешь, кто джаз-то придумал?

— Нет, — буркнула я.

— Афроамериканцы. Есть у тебя в академии темнокожие? — хохотнула Надин Дмитриевна.

— Ну… есть один.

— Слышала, как он разговаривает-то?

Ха-хах! Я ухмыльнулась и решила спародировать.

— Эй йоу, воац ап, броо!

— Ну вот ты и ответила на свой вопрос. Манера решает.

Обалдеть… Сколько же всего! Мне захотелось треснуть себя ладонью по лбу. Я думала, Надин продолжит перечислять до бесконечности список навыков Соколова, но он, наконец-то, подошёл к концу.

Мне и перечисленного хватило, чтобы почувствовать уровень.

— Сложный жанр этот ваш джаз… спасибо, что рассказали, — и почти не насмехались. Ну а я уже почти отдышалась.

— А почему ты спрашивала? — подозревающе скривила рот Надин.

— Просто звучит красиво. И… захотелось узнать, что за музыка такая.

— Регина, у тебя проснулся хороший музыкальный вкус? Поздравляю! Послушай дома для общего развития… Майкла Бабла, Эллу Фитцджеральд, Фрэнка Синатру, Нину Симон… Луи Армстронга послушай!

— Стойте-стойте, — очнулась я. — Так не запомнить! Мне нужно записать…

Я слезла с беговой дорожки, вдела ноги в тапки и метнулась за телефоном к дивану.

Зафиксировала себе смутно знакомые имена под диктовку, а Надин Дмитриевна всё накидывала новые и новые, неподдельно радуясь каждому вспомнившемуся исполнителю. Но, когда мы закончили список на фамилии двадцатой, я вынырнула из экрана телефона и столкнулась с недовольным взглядом преподавательницы.

— Заболтала ты меня, филонщица! Иди за микрофоном! — что?! УЖЕ?! — Проверим твой уровень летней дегенерации! Выбирай песню, но помни… сегодня я хочу уйти домой в хорошем настроении!

Запомните меня молодой и жизнерадостной… с лёгким недостатком сахара в крови.

На ватных ногах я зашоркала от журнального столика к пульту. Если взять Адель, Надин скажет, что я колхозница с притязаниями на божественное… но она ведь сама дала мне Rolling in the deep!* Ага… случайно вписала, расхохоталась и не стала вычёркивать. «Ну пускай, прости Господи. Авось вернёшься с каникул Эдитой Пьехой». Я чувствовала себя быком на Корриде: красная тряпка взмыла перед моим носом, копыто занеслось над землёй, и заклубилась пыль.

Я шла на это занятие с полной уверенностью, что поражу воображение Надин Дмитриевны! Что вполне неплохо приспособилась петь то, что ещё в январе мне казалось непостижимо сложным. Но стоило Соколову открыть рот, моя хлипенькая, давшая росток надежда схлопнулась…

— Что решила пе-еть? — заговорщически затянула Надин.

Ладони вспотели, в солнечном сплетении будто образовался болезненный узелок, не дающий дышать свободно. Хуже, чем на экзамене по диагностике детей дошкольного возраста…

— Rolling in the deep, — неуверенно произнесла я.

— Чего? Не слышу.

У меня ещё есть шанс передумать…

— Rolling in the deep, — выкрикнула я, вытирая руки о джинсы.

Мелькнув взглядом по веселящейся Надин Дмитриевне, усевшейся на диван и скрестившей руки, я осторожно взяла микрофон. Включила его.

— Раз-раз…

— Регина, врубай свой «роллинг»! Микрофон настроен!

Я сглотнула и в ужасе занесла его, чувствуя, как вцепилась в ручку, пытаясь её раздавить. Ничего нельзя было с этим поделать… Дотянулась до ноутбука, где оставалось только щёлкнуть по последней песне в папке, но притворилась, что ищу её… время на подышать перед смертью.

— Помнишь, да? Микрофон держать на расстоянии двух пальцев ото рта, под углом примерно сорок пять градусов. Все повышения и понижения громкости нужно делать своим голосом!

— Помню… — было у меня время научиться держать микрофон в караоке!

Последний раз незаметно вздохнув, я включила минусовку и отскочила от ноутбука к центру кабинета.

Молниеносно захрипела акустическая гитара, нагнетая вступление. Я зажмурилась, отсчитывая восемь скорых ударов. Потом вспомнила, что Надин угрожала вставить мне спички между век, и резко распахнула глаза одновременно с тем, как и вдохнула побольше воздуха…

Пожалуйста, пусть получится красивое «иго-го» голосом!

— There's a fi-i-ire starting in my heart, — меня настолько оглушило волнением, что я не соображала, что делаю.

Ступни отяжелели, мышцы живота напряглись, не позволяя скатиться в жалобную дрожь с первой же строки, а в груди и горле привычно загудело.

— Reachi-i-ing, — я не сорвалась? Там высоко! Мама, у меня кружится голова! — А fever pitch and it's bringing me out the da-а-rk…

Я успела втянуть ноздрями воздух и оскалилась пошире.

— Fina-a-ally, — обожаю этот момент! Он получался у меня, как в оригинале. Наверное… — I can see you crystal clear!

Похоже, что я устояла перед паникой, скрутившей живот и отнимающей львиную часть дыхания.

— Go 'head and sell me out and I'll lay your shit bare!

Захотелось петь ещё смелее, размашистее. Так, как я позволяла себе изгаляться дома перед соседями. Всё-таки пришлось поступиться их психикой…

Не знаю, правильно ли это, но где-то в июле я ощутила, что мой пресс не так уж и сильно сжимался, когда я репетировала. Да и рот не всегда послушно открывался широко, но звук от этого словно бы и не страдал. Всё чаще вместо чувства изнасилования меня посещала лёгкость при звукоизвлечении. Правда, мысль о том, что в одиночку я могла свернуть не туда и скатиться в «Тётю Мотю» меня так и не оставляла. Я уже сталкивалась с тем, что находила для себя удобную позицию, радостная бежала к Надин Дмитриевне показывать наработки — а потом терпела словесные избиения целый месяц… Повторно пережить это унижение было бы страшнее, чем сознаться в убийстве.

Близился припев. Я опевала фразы и чеканила окончания, изображая из себя обладательницу шестнадцати «Грэмми». А моя попа сжималась тщательнее в новом приливе паники: я предпочитала напрячь ноги, живот, спину, все отверстия в теле — лишь бы не уронить неудобные верхние ноты, которые дома осиливала «по настроению» …

Пожалуйста, Регина! Просто спой это! А потом я куплю тебе большой масляный торт, воткну в него сникерсы, полью мёдом, присыплю сахаром и опущу в него твоё бордовое от стараний лицо…

— We could have had it a-a-a-a-a-a-a-all…

Rolling in the dee-e-e-e-e-e-eep!

Your had my