Карантин - Грег Иган

Я все еще не понял, надо ли верить хоть одному ее слову, но она говорит так убежденно, что есть смысл разобраться, в чем же именно она так убеждена:

– Хорошо, значит, измерительного устройства недостаточно, нужен еще наблюдатель. Но что такое наблюдатель? Компьютер может быть наблюдателем? Кошка может быть наблюдателем?

– А-а... Те компьютеры, которыми мы сегодня пользуемся, определенно не могут. Стягивание волновой функции – это особый физический процесс, который не связан с достижением достаточно высокой степени интеллекта или самосознания. Компьютеры просто устроены не так, чтобы вызывать этот процесс, хотя в будущем наверняка появятся и такие, которые смогут это делать.

Что касается кошек... можно предположить, что они это делают, но я не специалист по сравнительной нейрофизиологии, так что ничего утверждать не берусь. Могут потребоваться годы, чтобы окончательно разобраться, какие виды делают это, а какие – нет. Еще один большой вопрос – эволюционное развитие этого свойства, и что вообще означала такая эволюция во Вселенной, где волновые функции первоначально не стягивались... Чтобы разобраться во всех следствиях нашего открытия, понадобятся десятки лет работы многих людей.

Я тупо киваю в надежде, что она умолкнет хоть на минуту, чтобы я мог сам разобраться хотя бы в некоторых следствиях. Если все это правда, то какой свет это проливает на дело Лауры? Могла ли «манипуляция чистыми состояниями» помочь ей открывать замки и избегать видеокамер? Наверное, могла. Но возможно ли, чтобы случайная мутация или случайный порок развития привели к появлению таких нетривиальных умений? Можно еще представить, что какое-то повреждение разрушило у нее аппарат стягивания волновой функции. Но как могло это повреждение породить новый сложный механизм, который реализован в моде По Квай? А между тем эти умения у Лауры есть – иначе как она могла бы сбежать из Института Хильгеманна? Да и откуда иначе МБР могла бы получить сам мод – невозможно представить, что они разработали его с нуля, за шесть месяцев, просто изучая нормальный человеческий мозг.

Что же более неправдоподобно – что МБР смогла изобрести и реализовать способ нейронной манипуляции чистыми состояниями за такое время, которое обычно занимает выпуск нового игрового мода, или что сама природа по чистой случайности преподнесла уже готовое устройство Лауре (и МБР) на серебряном подносе?

По Квай продолжает:

– А между прочим, до тех пор, пока один из наших предков не научился этому фокусу со схлопыванием, Вселенная выглядела совершенно иначе, чем сейчас. Там происходило все и одновременно, все возможности сосуществовали друг с другом. Волновая функция не стягивалась никогда, она только становилась все сложнее и сложнее. Это звучит дико, я понимаю... какой-то грандиозный антропо- или геоцентризм – думать, что жизнь на одной нашей планете могла так повлиять на всю Вселенную, но при таком немыслимом богатстве возможностей, при такой колоссальной сложности было, быть может, неизбежно, что где-то зародится существо, которое положит конец многообразию, породившему его самое.

Она смеется, но в ее смехе чувствуется неловкость, даже смущение. С такой интонацией некоторые рассказывают о зверствах или катастрофах.

– Со всем этим трудно свыкнуться, но вот так мы устроены. Мы – это не просто «вселенная, познающая себя». Мы – это вселенная, которая себя опустошает в процессе самопознания.

Мне трудно в это поверить:

– Получается, первое же животное на Земле, у которого появился этот аппарат, схлопнуло... всю Вселенную?

Она пожимает плечами:

– Это могло произойти и не на Земле, а в остальном так и было. Кто-то должен был быть первым. И конечно, речь не может идти о всей Вселенной. Одного взгляда, брошенного на ночное небо, еще мало, чтобы все-все измерить. Но это должно было очень сильно сузить спектр возможностей – в первую очередь зафиксировать Землю и Солнце, сконденсировать их из смеси всех мыслимых распределений материи, которая должна была занимать пространство Солнечной системы. Кроме того – зафиксировать наиболее яркие звезды с точностью, определявшейся остротой зрения этого существа. Тем самым все остальные возможные конфигурации были уничтожены. Только подумайте, какие звезды, созвездия, миры исчезли навсегда в тот момент, когда один из наших предков впервые открыл глаза!

Я качаю головой:

– Неужели вы говорите серьезно?

– Да.

– Я вам не верю. На основании одного скромного опыта с ионами серебра вы утверждаете, что этот предполагаемый предок людей – а может быть, и кошек тоже – преобразил великую, грандиозную мешанину всех Вселенных, которые имели шанс появиться после Большого Взрыва, в ту крошечную частичку этого невообразимого целого, которую это существо смогло увидеть, посмотрев на ночное небо? А все остальное было мгновенно уничтожено? Это уже какой-то... космологический геноцид!

– Именно так. Возможно, геноцид в буквальном смысле слова. Жизнь – разумная жизнь – не обязательно должна стягивать волновую функцию. Если до нас существовала жизнь, которая не схлопывала волну, то мы должны были схлопнуть эту жизнь. Мы могли уничтожить целые цивилизации.

– И вы думаете, мы продолжаем этим заниматься? Схлопываем то, что находится за световые годы от нас? Другие звезды? Галактики? Другие формы жизни? «Сужаем спектр возможностей», да? Просто смотрим в телескоп, а при этом крушим Вселенную направо и налево?

Со смехом я продолжаю:

– То есть крушили до тех пор, пока...

И, осекшись на полуслове, зажмуриваюсь, ощутив приступ клаустрофобии и головокружения. А недоговоренное тем временем раскручивается в моем сознании, и никакие моды не способны представить его чем-то безобидным. По Квай тихо говорит:

– Вот именно. До Пузыря.

С утра в ионной комнате проводится контрольный тест, подтверждающий, что вчерашнее не было просто случайной удачей. После него По Квай получает перерыв на две недели для отдыха, пока будет готовиться следующая фаза эксперимента. Все это время она будет находиться в здании, но это ее не смущает – кроме чтения, ей ничего не нужно.

– Все прекрасно, особенно если забыть о том, что нет выбора, – говорит она. – Тишина, покой и надежный кондиционер – это моя формула счастья.

Ее несмолкающий речитатив исчезает из моих снов. «Н3» работает отлично. «Карен» не возвращается. Окольными путями я выведываю у Ли Хинь Чуня, что у него установлены только «Страж», «Метадосье» и «Красная Сеть». Никаких проблем с модами, кроме как во время экспериментов, у него не было. Моя решимость докопаться до причин сбоев моих модов тает. Какой смысл идти к врачу или нейротехнику, если нет никаких симптомов? Тем более, что при этом посторонние лица могут узнать о моем моде верности. Я даю себе слово обратиться за помощью при первых признаках неисправности, но дни идут за днями, и я все больше утверждаюсь в мысли, что все наладилось само собой.

Я очень боялся, что подлинная деятельность Ансамбля окажется уж слишком приземленной, боялся, что мне будет мучительно трудно смириться с противоречием между моими возвышенными чувствами и грубой правдой – и, уж конечно, не смел даже надеяться на такое счастье, которое испытал, услышав рассказ По Квай. Теперь мне ужасно стыдно, что я мог всерьез подозревать Ансамбль в намерении грубо и примитивно эксплуатировать эскейперский дар Лауры, в то время как его цель – постижение глубочайших законов мироздания, самой сути реальности, сути человеческой природы. А также, быть может, и причин создания Пузыря.