Бездна между нами - Тахира Мафи

Я теперь даже от себя не скрывала – наши с Оушеном отношения полностью вышли из-под контроля.

Весь день я то и дело касалась пальцами губ, я не верила, что поцелуи были, а не пригрезились. Голова горела. Жизнь казалась непредсказуемой. И, однако, я с нетерпением ждала тренировки. Брейк-данс помогал сосредоточиться, возвращал видимость самообладания. В брейк-дансе все было просто: занимаешься – есть результат. Отлыниваешь – нет результата.

Без вариантов.

– Ты что творишь, черт возьми?

Это меня так брат встретил.

Джакоби, Биджан и Карлос сгруппировались в дальнем углу. Прикидывались, что до меня им дела нет.

– А в чем проблема? – фыркнула я, исподтишка пытаясь угадать ответ по лицам всех четверых.

Навид прищурился. Потом выпучил глаза и устремил взгляд к потолку. Взлохматил волосы обеими руками.

– Я тебе сказал позвонить ему. А не целоваться с ним.

Я окаменела.

Он что, все видел?!

Брат качнул головой.

– Слушай, я лично не против. По мне, целуйся с кем хочешь – никогда тебя святошей не считал. Но не у всей же школы на виду! И не с таким парнем, как Оушен Джеймс. Тебе этого не спустят, Ширин.

Мне кое-как удалось разлепить пересохшие губы, но заговорила я, несмотря на все усилия, сдавленным шепотом.

– Навид, – вымучила я, всерьез опасаясь сердечного приступа, – о чем ты?

Он вдруг смутился. Будто не знал наверняка, прикидываюсь я или правда перепугана. Будто я и впрямь могла недоумевать, как Навиду стало известно про мой первый поцелуй.

– У машин есть окна.

– И что?

– А то, что вас двоих видели.

– Допустим, только кому какое дело? – Теперь я почти кричала. Паника слишком быстро трансформировалась в ярость. – Кому какое дело? Почему свидетели сразу помчались тебе докладывать?!

Навид нахмурился. Казалось, еще сомневался: может, я придуриваюсь?

– Да ты хоть что-нибудь про этого Оушена знаешь?

– Разумеется.

– Тогда должна бы понимать.

Я едва дышала. Едва сдерживала негодующий вопль.

Однако произнесла, хоть и вполголоса, зато четко и уверенно:

– Богом клянусь: если сейчас же не объяснишь, в чем дело, – дам тебе между ног.

Навид как-то съежился.

– Я погляжу, ты в гневе страшна.

– Мне непонятно. – Надолго моей выдержки не хватило, теперь я кричала: – Непонятно, кому какая разница, кого я целую! Я в этой гребаной школе вообще ни с кем не вожусь!

– Сестренка, – Навид внезапно рассмеялся, – тебе водиться и не обязательно. Вполне достаточно, что в этой гребаной школе кое с кем водится Оушен Джеймс. Точнее, много с кем. Твой парень тут – важная персона.

– Он не мой парень.

– Допустим.

Паника схватила меня за горло, когда, слишком поспешно открестившись от Оушена, я осознала смысл слов Навида.

– Важная персона? В каком смысле, Навид?

– В таком! Он тут – золотой мальчик. В баскетбол играет за школу.

Мне пришлось сесть прямо на пол. Голова пошла кругом, затошнило. Про баскетбол мне ничего не было известно. И вообще про спорт. Если бы меня спросили: что делают с мячом? Как его в сетку закидывают и почему для некоторых важнее этого ничего нет – я бы двух слов не связала. Я только одно усвоила: эта конкретная школа, вся без исключения, поклоняется баскетбольной команде.

Прошлый сезон прошел у них победоносно. Ни единого поражения. Об этом каждый день трубили по радио. Каждое утро я натыкалась на плакат с заменяемой цифрой – вот сегодня она, цифра, напомнила, что до начала нового сезона всего две недели, а значит, надо поддержать команду посещением товарищеских матчей, появлением на сборищах, причем непременно в одежде соответствующего цвета, потому что, оказывается, есть такая штука – школьный дух.

Я не ходила на сборища. Не была ни на одном матче – ни в этой школе, ни в других. Уклонялась всеми способами. Проявляла школьный дух, только если никак нельзя было отвертеться. А чтобы по собственной инициативе – никогда. Принципиально не вступала в дурацкие закрытые клубы, не присоединялась к кучке фриков. Да вот – не далее как сегодня – мне пришла рассылка-напоминалка: через пятнадцать дней, то есть в день первой игры сезона, необходимо явиться в школу во всем черном. Этакий тонкий школьный юмор – мы якобы будем в трауре по команде-сопернице.

По-моему, полный бред.

Зато вот что я имею теперь.

– Погоди, Навид, – заговорила я. – Оушен не может играть за школу! Он же только в десятом классе!

Навид глянул так, будто хотел меня по затылку щелкнуть.

– Ты совсем ку-ку, да? Почему я об этом парне знаю больше, чем ты? Не в десятом он классе, а в одиннадцатом!

– Но он же со мной два урока посещает…

Я осеклась.

Действительно, Оушен ходит на биологию. Класс с углубленным изучением, его посещают только одиннадцатиклассники и выпускники. Я сама туда попала исключительно из-за отличной успеваемости. А глобальные перспективы – вообще электив, на него всем желающим можно, кроме девятиклассников.

Получается, Оушен на год старше меня. Вот почему он уже почти определился с университетом, вот почему для него университет – не туманная перспектива, а ближайшее будущее, причина размышлений и тревог. И АОТы – тоже. Ведь в следующем году надо подавать заявления…

А главное – он играет в баскетбол.

Боже милосердный.

Я легла на спину, вытянулась прямо на зашарканном полу, уставилась вверх, на лампы, приглушенные нишами. Вот бы сейчас исчезнуть!

– Все очень плохо, Навид? – Я сама не ожидала, что в голосе будет столько страха. – Очень плохо, да?

Брат вздохнул. Приблизился ко мне, стал смотреть сверху вниз.

– Не плохо. Только очень странно. Непривычно. Пожалуй, сплетни по школе поползут.

– Проклятье.

Я закрыла глаза.

Сплетен-то я и боялась.

В тот день я впервые радовалась, что родителям дела нет до моей школьной жизни. Ноль интереса; а папа, пожалуй, и не знает, где школа находится. Вот из кино, с «Гарри Поттера», на час опоздать – это серьезно, это на двойной инфаркт тянет. А заподозрить, что американская старшая школа ужаснее городских окраин? Да быть не может. Так родители рассуждали.

Объяснять им было бесполезно. Они просто не слушали. Другие родители то и дело появлялись в школе, помогали с организацией мероприятий, не пропускали собраний. Мои – боже упаси! Они даже писем от школьной администрации не читали – писем, адресованных им, а не мне! Не состояли в родительском комитете. Не поддерживали, совместно с другими папами и мамами, порядок на школьных танцах. Мама, правда, изредка приходила – подписать мои документы о зачислении. И все. Единственный раз они таки напряглись – после одиннадцатого сентября, когда на меня напали двое отморозков. Навид, можно сказать, мне жизнь спас. Примчался с полицейскими, успел прежде, чем мою голову об асфальт размозжили. Нападение, кстати, было спланировано. Кто-то слышал, как подонки обсуждали свои действия прямо в классе; слышал и шепнул Навиду.