Улей - Соня Фрейм

Раньше была Рут Мейер, студентка, которая никак не могла дописать свою дипломную работу, неудачливая, мнительная и вечно всего боявшаяся. Я была тихим человеком и становилась счастливее, когда молчала. Так изменилось ли что-то после моей смерти?

Смотри-ка, я снова брожу среди людей, но никто меня не видит. Я обладаю телом из плоти и крови, но мое существование противоречит законам биологии. А хуже всего – дыра в груди, которая только ширится, потому что я больше не чувствую себя частью этого мира.

Я расскажу тебе, что стало после возвращения. По своей воле я пошла в услужение к ведьме. Да и к кому еще идти воскресшему мертвецу? Она нашла мне применение, сделав звеном в ритуальной цепи, и я превратилась в часть древнего безымянного обряда, цель которого мне неизвестна. Но слуги не задают вопросов. Они выполняют.

Так я стала бумагой, на которой расписываются. В этом мой труд: я заключаю с людьми соглашения, и они отдают мне то, что нужно колдунье. Сама она почти при смерти, чтобы пропускать через себя большой поток контрактов, а мне уже ничто не грозит. Худшее, что может приключиться с мертвецом, – это если он снова оживет, и это уже случилось.

Но в этом новом мире ничто не происходит просто так. Все друг другу должны и повязаны по рукам и ногам. Мы заключили с ней нерушимый договор на Перекрестке миров, и в ответ ведьма выполнит мою волю.

Она вытащит тебя из печального золотого лабиринта между мирами. Даст тебе умереть по-настоящему и перейти в новый цикл. То же произойдет со мной после завершения сделки.

«Какая же ты тупица, Рут, – как наяву слышу я ее брюзгливый голос. – Ты могла пожелать себе смерть! Ты могла пожелать себе жизнь! А ты сдуру пообещала на Перекрестке спасти какое-то непонятное привидение!»

Мы с тобой стали связаны в тот момент, когда наши дороги разошлись. Я сказала, что найду тебя, а на перекрестках заключаются все сделки. Каждое слово, произнесенное там, – контракт. Каждое обещание – на века. Так сошлись нити и стянулись узлы.

Теперь мы скованы, но это не ошибка. Я чувствую, что должна тебе помочь. Часто спрашиваю себя: кто мы, Винсент? Две заблудшие души в океане мрака? Две травмы, которые так безупречно сошлись в момент нашей смерти? Я не знала тебя при жизни. Может, ты был хорошим человеком, а возможно, полнейшим ублюдком, сам сказал: тебя застрелили – и правильно сделали. Но, думаю, ты стал мне ответом. На Перекресток приходят, когда ищут. Там молят и получают. После смерти я просила только об истине, и кто-то направил мои стопы к тебе.

Мне никогда не удавалось найти свою дорожку самой: такой уж родилась. Я – зрячая слепая, ведомая, слуга. Единственное, в чем вижу свой смысл сейчас, – послужить твоему спасению. Мне почему-то кажется, ты его заслуживаешь.

Знай, что я слышу тебя, Винсент, одинокий узник двух дорог. Твой голос живет в моих снах собственной жизнью. Только я знаю, где тебя искать. Когда у меня была возможность, я просила у Господ за тебя, а не за себя.

Ведь, как только выйдешь из мрака ты, за тобой выйду и я.

* * *

Больше всего Рут не любила воскресенья. В эти дни Кларисса отсыхала у себя дома, поручений не было, дел – соответственно, тоже. Ей ничего не оставалось, как пялиться в телевизор, создававший иллюзию чьего-то присутствия.

Единственной компанией был паук на потолке спальни, сидевший там уже несколько дней. Рут его не трогала. У всех свои дела в этом мире, так зачем же им друг другу мешать?

За окном порхали с ветки на ветку птицы, а солнце прошивало листья, бросая на стены ажурные тени. В доме царила тишина. Никто не ныл, не клянчил обнимашек, не гремел посудой, не спускал воду в туалете по сто раз. Значит, Хаблова все еще нет.

Последние две недели он жил у Клариссы. Они виделись, когда он пришел за вещами. Ему оставалось только посочувствовать: это в любом случае будет болезненное ученичество.

Данила обещал заскакивать, но визитов не было, значит, бабка припахала его по полной. Рут предпочитала думать, что он занят или даже в плену, но ей не нравилась мысль, что, возможно, он о ней забыл. Потому что она уже стала считать его другом, и других в ее положении не было.

Что она делала все это время?

Свою работу. Приходила к незнакомым людям по наводкам ведьмы, заключала с ними сделку, забирала у них кровь. Такой вот нехитрый труд. Свежесть крови Клариссу не интересовала, поэтому колбы копились, и Рут планировала вскоре отвезти ведьме двадцать штук, а заодно нормально поговорить. Если Кларисса не хотела кого-то видеть, то встретиться с ней лицом к лицу было невозможно. Это злило.

В то воскресенье ее вконец достала неопределенность, и она набрала ведьме с утра пораньше. Трубку взяли сразу.

– Алло…

Голос как вой проржавевших труб.

– Надо увидеться.

– Я помню. Занозы в заднице не забываются. А моя заноза – это ты.

– Ты меня своими обещаниями уже месяц кормишь. Я хочу поговорить с Господами. Что-то я не в курсе, как они выполняют обещание, данное мне!

– А ну замолкни! – прошипела Кларисса. – Я не могу влиять на процесс. Ты свою часть еще не выполнила. Работы непочатый край.

– А я вообще этот край увижу? Я пол-Германии объездила и уже чувствую себя Бундесбанком по забору крови. Ты не сказала, когда моя работа закончится. И что с Винсентом творится, я тоже не знаю.

– Мы что, промежуточные отчеты должны тебе слать? – тоненько хихикнула ведьма. – С твоим отморозком ничего не сделается. Оттуда, куда он угодил, выхода нет. А дело наше имеет конец, осталась половина.

Рут примолкла, но в ней по-прежнему кипело недовольство. Кларисса не давала напрямую поговорить с Господами, а именно от них зависел успех дела. Ведьма рассказывала, что они могут творить великие чудеса, но пока у девушки было ощущение, что ее просто используют.

Кларисса поймала паузу и взяла вожжи беседы в свои руки:

– Слушай внимательно. Ты меня задолбала своими звонками. Будешь выделываться, мы вообще можем расторгнуть контракт. Болтайся дальше среди людей, только уже без гарантий и без твоего призрачного парниши. Ты меня поняла?

– Ты не сможешь, – нервно усмехнулась Рут. – Это договор на Перекрестке.

– Ты – никто, последнее звено в системе, – жгла ее своими злыми словами бабка. – У тебя нет права голоса, и Господа подобрали тебя из милости. А еще в пункте нашего контракта не стоит, что мы должны что-то сообщать о ходе твоего дела. Раз Господа пообещали, то сделают. Поэтому не мельтеши. Это был твой последний звонок мне, поняла?

С этими словами Кларисса бросила трубку. Рут в бешенстве уставилась на дисплей телефона. Некоторое время она боролась с гневом, но безуспешно. От злости хотелось спонтанно что-нибудь разрушить. После смерти в ней появилось много неконтролируемой агрессии, которая раньше не была ей присуща.