Информация - Мартин Эмис

— А теперь пойди погуляй, — сказал он. — Найди Мариуса. Я дам вам по фунту, если будете себя хорошо вести.

Было семь часов вечера. Ричард не стал расчищать место на столе для пакета с «Лос-Анджелес таймс», так или иначе пакет лежал перед ним — симметричный, массивный и чужеродный, как НЛО на крыше какой-нибудь лачуги. В голове у Ричарда промелькнула мысль о том, что стоило бы просмотреть газету, прежде чем отвозить. Правда, это потребовало бы невероятной сноровки. И все же, если бы удалось вытащить газету, сохранив хотя бы общую форму пакета… Ричард попробовал развязать узел (так недавно и так прочно затянутый поверх покрасневшего от усилия пальчика Марко), он подергал края мятой упаковочной бумаги и в конце концов разорвал ее. Мальчики в соседней комнате услышали его дикие вопли, но едва ли обратили на них внимание, настолько привычными были эти звуки. Наверное, папа куда-нибудь задевал точилку для карандашей или уронил кнопку. Отношения Ричарда с вещным, физическим миром всегда складывались непросто, а в последнее время они совсем ухудшились. Будь она проклята, эта тупая наглость неодушевленных предметов! Он никогда не мог понять, почему неодушевленные предметы ведут себя подобным образом. С какой стати дверная ручка цепляла его за карман, когда он проходил мимо? И с какой стати карман так себя вел?

Осторожно, с опаской Ричард просмотрел раздел «Книжный мир» (все обозрения, а также «Вкратце», «Поговорим о…», «Возьмите на заметку» и «К вашему сведению»), «Искусство и развлечения» (на тот случай, если какой-нибудь из романов Гвина был перенесен на сцену или экран), «Журнал в газете» (включая «Новые лица» и «Книга на ночь») и «Недельное обозрение» (феномен Гвина Барри?). Немного успокоившись, он тщательно пролистал разделы «Мода», «В свете дня», «О вкусах не спорят», «Брифинги», «Манеры и поведение», «Сегодня» и «Вы». Потом, понимая абсурдность своих действий, Ричард проверил страницу «Ответы на письма в редакцию»; раздел «Новости» («Многонациональная культура»? «Пересмотр учебных программ»? «Куда идет издательское дело»?); разделы «Бизнес», «Личное» и «Назначения»: ни один из них надолго не задержал его внимания. В газете было два рекламных вложения, но Ричард их злорадно проигнорировал.

В полночь Ричард пришел к выводу, что последние пять часов он провел, совмещая приятное с полезным. Он не сомневался, что кретинизма Гвина хватит на то, чтобы прочесть газету от первой до последней страницы по меньшей мере дважды, а может, и трижды, а может, и четырежды — а может, и больше. Может статься, что Гвин будет перечитывать ее до конца своих дней. Ричард представил себе своего друга несколько лет спустя: вот он бормочет себе под нос, все эти рецепты, вопросы к кроссвордам и результаты матчей по гольфу. Вот он в грязной одежде осушает одну кружку растворимого кофе за другой. Вот он трет глаза над вновь и вновь попадающимся разделом «Сидя в шезлонге»… И еще кое-что. Если Гвин Барри все-таки является огромной знаменитостью, то из воскресного выпуска «Лос-Анджелес таймс» этого совершенно не видно.

Израсходовав километр бечевки и около четырех мотков скотча, Ричард заново перевязал пакет. Теперь его можно было отправить по назначению. За рюмкой коньяка Ричард принялся рисовать в своем воображении тот роковой и торжественный момент, когда пакет будет вручен адресату.

Чуть не каждый день на первой странице газеты, которую я читаю, печатают фотографии убитого ребенка.

Убитого бледным маньяком-одиночкой, убитого сектантами или сепаратистами, убитого зажравшимся бизнесменом за рулем, убитого другими детьми. Этот последний случай наиболее тяжел. Теперь, оказавшись среди этих новых детей на пешеходном переходе или столкнувшись с ними в дверях магазина, вы чувствуете, что невольно покрываетесь испариной.

Матери или отцы убитых часто говорят о преступнике или преступниках просто: «У меня просто нет слов». Или что-нибудь вроде: «То, что я чувствую, не выразишь словами», «Это в голове не укладывается».

Из чего я делаю вывод, что все они хотят сказать: никакие слова тут не годятся, никакими словами этого не выразишь. Подходящих слов все равно не найти, бессмысленно даже пытаться это делать. И не пытайтесь.

И я согласен с ними. Я на стороне матери, на стороне отца. И что касается тех, кто это сделал, то у меня нет слов.

Информация внушает мне — информация то и дело внушает мне, чтобы я перестал говорить «привет» и начал говорить «пока».

Там, где я живу, я постоянно вижу одну желтокожую карлицу: на улице, в магазинах, на автобусной остановке. Это молодая желтокожая девушка, ростом меньше метра двадцати, с типично короткими конечностями (руки согнуты в локтях, локти немного разведены, словно она в любую минуту готова броситься в драку, ноги колесом). Она наполовину азиатка, наполовину — креолка, с бледными бровями и белесыми ресницами, волосы у нее с оранжевым отливом, как шерсть у орангутанга, и они топорщатся как наэлектризованные. Она еще молода. Она станет старше, но не станет выше… В первое время, каждый раз, когда мы обменивались взглядами, ее подбородок затвердевал и в глазах читался вызов. Недоверие и многое другое, но прежде всего — вызов. В последнее время выражение ее лица понемногу стало меняться, в нем уже нет вызова; в вызове отпала необходимость (хотя он был необходим столько раз до того). При встрече мы узнаем друг друга, но еще не улыбаемся друг другу и не киваем.

Ужасно, когда тебя называют желтым карликом. Ужасно потому, наверное, — потому что ужасно им быть. Ужасно. Бедная, бедная желтая карлица. Мне хотелось бы, чтобы она знала, что желтые карлики — они хорошие. И жизнью своей я обязан желтому карлику, как и все мы — тому, что там в вышине: Солнцу.

В желтой карлице нет ничего экзотического. В желтых карликах вообще нет ничего экзотического. Они одни из самых типичных явлений во Вселенной. Квазар — галактика размером с Солнечную систему, кружащая вокруг какого-то квантового чудовища и уносящаяся за пределы видимого пространства со скоростью порядка миллиона километров в секунду, — вот это действительно экзотика.

Я никогда не смогу выдержать взгляд того желтого карлика наверху. Его пристальный взгляд никогда не смягчится.

На фоне общей массы желтая карлица не представляет собой ничего необычного. Скажет ли ей кто-нибудь об этом когда-нибудь? Она вполне обычная. Она не такая, как прочие звезды улицы. Не такая, как красный гигант, шатающийся и падающий под перекинутые через улицу пешеходные мостки, не такая, как черная дыра за подвальным окном, и не такая, как пульсар на карусели на безлюдной детской площадке.

Отягощенный грузом собственных забот и в состоянии тяжелого похмелья, Ричард Талл возвышался над городом, стоял на сороковом этаже. Он сейчас был в офисе Гэл Апланальп. Причем Ричард не просто «возвышался» над городом, он возвышался над Сити, над самым сердцем Лондона, — наверное, тут даже слышен звон колоколов церкви Боу. Теперь это не было похоже на страну кокни с ее уличными торговцами и воришками. Повсюду кипели широкомасштабные, носящие очистительно-разрушительный характер строительные работы: комбинезоны, защитные каски, котлован под фундамент, высотные краны, огромные бетонные блоки. Раскаленные синие лучи сварки сияли в утренней дымке. Ричард подумал о заднем дворе, куда выходили окна его кабинета на Кэлчок-стрит и где год за годом болтались строители-бездельники. Для Ричарда стройка означала своего рода разрушение. Для него строители — это лентяи, бессмысленно слоняющиеся среди мусора, и результат их деятельности — сплошной ад.